Мои слова повисли в воздухе. Я сделал еще глоток виски, на этот раз долгий. Вдруг Таггерт меня вышвырнет. Будет обидно, если такой прекрасный напиток отправится в сточную канаву.
— А что с нападением на поезд?
Я покачал головой:
— У нас нет никаких доказательств, что Сен в нем замешан.
Шли секунды. Вдали в кроне священного фикуса пронзительно орал зеленый попугай. Когда Таггерт все-таки ответил, сказал он то, чего я совершенно не ожидал.
— Я так и думал.
И всё. Ни ярости, ни угроз, ни нотаций. Я был готов к любому ответу, но никак не предполагал, что он может со мной согласиться.
— Сэр? — переспросил я. — Вы тоже считаете, что он может быть невиновен?
— Вовсе нет. Может, он и не убивал Маколи, но он точно виновен. И разумеется, отправится за свои преступления на виселицу. А заодно возьмет на себя вину и за это убийство тоже. Однако нападение на поезд — гораздо более важная проблема. Если его устроил не Сен с товарищами, то кто же?
Я был сбит с толку.
— Вы хотите, чтобы я инкриминировал преступления Сену, несмотря на то что их, возможно, совершил кто-то другой?
— Я хочу, чтобы ты думал головой, Сэм. У тебя есть какие-нибудь улики, говорящие в пользу гипотезы, что оба преступления совершили одни и те же люди?
Я задумался. Нет, таких улик не было. Это было не более чем неуклюжее допущение с моей стороны. Я предположил, что мы имеем дело с каким-то единым, монолитным врагом, но предположение мое почти ничем не подкреплялось. Таггерт прочел мои мысли.
— Ничто не указывает на то, что эти преступления связаны, — продолжал он. — Поэтому я хочу, чтобы ты предъявил Сену только обвинение в убийстве Маколи и передал его подразделению «Эйч». Будем надеяться, что тогда они оставят тебя в покое. Скажи им, что считаешь Сена не замешанным в нападение на поезд, и пусть они сами охотятся на злоумышленников. Это у них хорошо получается. И как только они отвлекутся на другие дела, продолжай расследовать убийство Маколи. Там творится что-то странное, и мы должны знать, что именно.
— И вас не беспокоит, что они повесят Сена за то, чего он не совершал?
Таггерт вздохнул:
— Давай будем воевать там, где у нас есть шанс победить, Сэм. Я ведь не просто так позвал тебя в Калькутту. Полиция прогнила насквозь, информация утекает, как сквозь чертово решето. Большинство индийцев берут взятки, и половина белых ничуть их не лучше. Мне нужен человек, которому можно доверять. Кто помог бы мне навести здесь порядок. Профессионал, который здесь ни перед кем не в долгу. Я не хочу потерять тебя на этом деле. Ты нужен мне, Сэм.
Предложение, конечно, было так себе. Отправить невиновного человека на виселицу — нет, я не назвал бы это хорошим исходом дела, но в создавшейся ситуации у меня не было иного выбора, кроме как выполнить просьбу Таггерта. Так, по крайней мере, я смогу продолжать расследование.
— Ладно, — ответил я, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. — Я сделаю, как вы говорите.
— Вот и молодец. Но не забывай, Сэм, Калькутта — место очень опасное. И остерегаться здесь нужно не только террористов. В Калькутте есть влиятельные люди, которые уничтожат тебя без малейших колебаний, если решат, что ты угрожаешь их интересам. Чтобы выполнять свою работу, тебе понадобится моя защита, но и мои возможности ограничены. Поэтому нужно действовать осторожно. Ты уже нажил могущественных врагов среди военных. Полковнику Доусону тебе лучше не попадаться. Никаких больше фокусов вроде того, что ты выкинул вчера в Коне.
— А что вы скажете о моих подчиненных? Могу я доверять Дигби?
Таггерт сделал глоток виски.
— Полагаю, что да. Они с Доусоном друг друга терпеть не могут. Как-то во время войны Дигби написал отчет, критически отозвавшись об операции, которую Доусон со своими людьми провернул где-то на севере, и каким-то образом эти бумаги попали к подразделению «Эйч». Поверь, у них даже в полиции есть шпионы. Они положили отчет на стол губернатору и попытались доказать, что во время войны Дигби помог неприятелю. Губернатор встал на их сторону, задал хорошую взбучку предыдущему комиссару и позаботился о том, чтобы в личном деле Дигби появилась пометка о неблагонадежности. С тех самых пор она мешает бедняге двигаться по службе. Человек с его опытом давно уже мог быть старшим инспектором.
Интересно. Может, это не общая нелюбовь ко всему индийскому мешала Дигби допустить невиновность Сена? Может, он просто боялся снова идти наперекор подразделению «Эйч»? Один раз он уже это сделал и здорово поплатился. Как говорится, обжегшись на молоке, станешь дуть и на воду. Да и мне стоило поучиться на его опыте. Таггерт ведь ясно дал понять, что воюет только там, где у него есть шанс победить.
— Вам следует еще кое-что знать о Сене, — сказал я. — Он уверяет, что стал противником насилия.
— В самом деле? — удивился Таггерт. Он как раз собирался сделать глоток виски, но замер, не донеся стакан до рта.
— Говорит, что он много размышлял, пока был в бегах, и пришел к заключению, что насильственная борьба обречена на провал.
— Ты ему веришь?
— У меня не создалось впечатления, что он лжет. Он утверждает, что именно поэтому вернулся в Калькутту — проповедовать идею мирного несотрудничества.
Таггерт сделал долгий глоток и задумался.
— А наши друзья из подразделения «Эйч» об этом знают?
— Думаю, нет, но узнают довольно быстро, когда мы его отдадим.
— И впрямь занимательно…
В половине восьмого я стоял в галерее с колоннами у входа в отель «Грейт Истерн», задыхался от дизельных выхлопов и смотрел, как мимо проходит трамвай за трамваем. На мне был костюм для ужина: черный галстук и смокинг, рука на перевязи. Уже успело стемнеть, но воздух пока оставался отвратительно липким. После встречи с Таггертом я вернулся на Лал-базар и разыскал Дигби. Я не стал рассказывать ему слишком много, сказал только, что Таггерт распорядился предъявить Сену обвинение и передать его подразделению «Эйч» и велел за всем проследить. Дигби вздохнул с явным облегчением и стал уверять меня, что это самая разумная линия поведения. Я решил пока не говорить ему, что собираюсь продолжить расследование. В конце концов, завтра воскресенье, его выходной. Зачем портить человеку отдых? Новости могут подождать до понедельника. Я спокойно мог обойтись без него эти двадцать четыре часа.
Другое дело Банерджи. Он с большой готовностью согласился пожертвовать воскресеньем ради дела. Ничего другого я от него и не ожидал. Кроме того, он объяснил, что для него, как для индуиста, воскресенья ничем не отличались от прочих дней. Мы договорились, что завтра встретимся в десять, разберемся с Сеном, а затем отправимся в Дум-Дум разыскивать преподобного Ганна. Но сейчас Дум-Дум интересовал меня меньше всего: я смотрел, как Энни Грант, лавируя между повозками и автомобилями, пересекает проезжую часть. Простое голубое платье ниже колен оставляло открытыми прелестные щиколотки.
