В столовой этим вечером царила праздничная атмосфера, хотя на качестве еды это никак не отразилось, она все так же колебалась между безвкусной и несъедобной. По случаю воскресенья миссис Теббит приказала кухарке сделать жаркое — и, в честь моего подвига, о котором писали газеты, из настоящей говядины. Блюдо могло выйти шикарное — примерно с той же вероятностью, с какой лягушка может стать принцем, если ее правильно поцеловать. Мясо запекли до полусмерти, а потом позапекали еще немного. У йоркширских пудингов был такой вкус, словно их привезли из самого Йоркшира, при этом обогнув земной шар не с той стороны. Ну хотя бы вино не подвело. И, что еще лучше, в нем не было недостатка. Звучали тосты, в том числе довольно часто — за мою храбрость и за то, что я единолично спас империю, и после пары бутылок у меня не было никакой возможности разубедить собравшихся.
Мог ли я предположить, что через каких-нибудь двадцать четыре часа мы будем пить за другого британского офицера по тому же самому поводу и что это будет настолько же неоправданно?
После ужина собрание переместилось в гостиную — курить сигары и пить бренди. Полковник развлекал гостей историями о второй афганской войне. Послушать старика, так можно было подумать, что он лично участвовал во всех ключевых сражениях, начиная с битвы у Али Масджида в семьдесят восьмом и заканчивая битвой у Кандагара в восьмидесятом, пусть даже порой остальной его полк находился в паре сотен миль от места действия. Супруга нашей хозяйки никак нельзя было упрекнуть в отсутствии усердия. Если верить всем этим бредням, так нам чертовски повезло, что он сражался на нашей стороне.
Какое-то время престарелый вояка держался молодцом, но потом начал путаться в афганцах. Кто был в битве при Фатехабаде — Шир-Али-хан или Аюб-хан? А осада Шерпура — это Мохаммед Якуб-хан или же Гази Мохаммед Ян-хан? Повествование превратилось в невнятную мешанину из разных ханов, и вскоре полковник мирно храпел в своем кресле.
Миссис Теббит была занята тем, что песочила нового постояльца, которого я видел утром за завтраком. Его звали Хорас Мик, он недавно приехал из Мандалая и только что совершил преступление, караемое смертной казнью, — пролил вино на один из ковриков миссис Теббит. Когда она все же заметила, что полковник задремал, то издала визг той тональности, что исторгается из большинства женщин при встрече с убийцей или с мышью, величественно поднялась и погнала мужа в постель. Мик сидел с контуженным видом, и Бирн попытался его утешить.
— Не волнуйтесь, сынок, — сказал он. — Она утверждает, что коврики персидские, но, право же, я знаю, что их делает компашка бихарцев на фабрике в Хаоре. Ближе всего они были к Персии, когда лежали на прилавке у старого продавца-афганца на рынке Хогга, где она их и купила, — при том, что прожил он всю жизнь в Бенгалии. Да этот старикашка даже не говорит на пушту.
Но Мик предпочел не рисковать. Он осушил свой бокал и чуть ли не бегом удалился к себе в комнату, явно опасаясь, что хозяйка вернется и примется распекать его с прежним усердием.
Остались только мы с Бирном. Один на один он мог быть приятным собеседником — при том условии, что не начнет разглагольствовать о тканях. Его сигара потухла, и я помог ему прикурить от моей.
Мне показалось, что он пребывает в гораздо лучшем настроении, чем когда мы беседовали в последний раз, но дело могло быть в вине.
— Ну, — сказал я, — как идут ваши дела?
— О, просто прекрасно, — улыбнулся он. — Скорее всего, в среду меня уже здесь не будет. Скажите, ваш арестант наконец признался?
Я решил удовлетворить его любопытство.
— Нет. По крайней мере, не в убийстве Маколи. Зато он признался почти во всем остальном.
— Странно, не правда ли? Что он упрямится в случае Маколи, а во всем остальном признаётся?
Я налил нам еще по рюмочке бренди.
— Вы не думаете, что он может говорить правду? Про Маколи, я хочу сказать.
— Сомневаюсь, — соврал я. — Так или иначе, его уже передали военным. Теперь это их трудности. А эти ребята наверняка доберутся до правды.
— Будем надеяться, — сказал Бирн. — Так чем же он занимался эти четыре года?
— Скрывался. На востоке, то здесь, то там. Как я понял, он побывал везде, от Читтагонга до Шиллонга. Говорит, что учился, что встал на путь ненасилия. Не могу отрицать: человек он удивительный. Мне приходилось встречать фанатиков, но Сен совсем другой. Спокойный. Невозмутимый. Как будто он дошел до всех ответов и знает, что должно случиться.
— И что же именно должно случиться?
— Он должен умереть во имя своей цели.
Бирн улыбнулся.
— Кажется, самоуверенности парню не занимать. Да, не довел его ум до добра.
Я докурил сигару, попрощался и отправился в свою комнату. Заперев дверь, сел на кровать и прикинул, не принять ли таблетку морфия. Идея заманчивая, но сперва мне нужно подумать. Нет, для наркотиков не время. А вот виски… Я дотянулся до бутылки, стоявшей на полу. Там оставалось совсем чуть, но я сумел нацедить себе порцию. Сделав глоток, лег и пристроил стакан на груди. Мне нужно было понять, что происходит, а виски обычно помогал.
Если верить Дэви, Маколи той ночью не просто шел мимо борделя миссис Бозе, он заходил туда. И, по ее словам, не в первый раз. Это подтверждалось и показаниями преподобного Ганна. Но ходил ли Маколи туда той ночью по собственному почину или же по поручению Бьюкена, неизвестно. Одно я, правда, знал точно: Маколи там оказался после ссоры с Бьюкеном в клубе «Бенгалия». Если Бьюкен отправил его за проститутками для гостей, почему тогда девушки так и не появились в клубе? Кроме того, если бы Маколи прибыл на Маниктолла-лейн с этой целью, Дэви наверняка бы знала. Ведь ее отправили бы в «Бенгалию» в числе прочих. А раз этого не произошло, то, похоже, Маколи приходил по личной надобности. Но это шло вразрез с утверждением Ганна, что Маколи недавно решил начать новую жизнь. Отправиться в бордель после вечеринки — не самое обычное поведение для человека, только что обратившегося к Богу.
И это была не единственная загадка. Существовал еще один вопрос — кто убийца? Дэви уверяет, что видела сахиба. Тогда Сен оказывается вне подозрений, а моя теория о связи убийства с нападением на Дарджилингский почтовый экспресс разлетается вдребезги. Однако зачем один белый человек стал бы убивать другого белого человека посреди Черного города? И вообще, насколько надежной свидетельницей была юная проститутка? Если она все видела, то каким образом умудрилась проглядеть манипуляции с запиской? Может, конечно, она просто фантазерка, но, с другой стороны, фантазеры обычно любят привлекать к себе внимание, а Дэви, напротив, была в ужасе от необходимости беседовать с нами. Стоило нащупать ответ на один вопрос, как ему на смену приходили два новых.
Я мысленно вернулся к разговору с преподобным Ганном. По его словам, Маколи беспокоило что-то еще, что-то более серьезное, что-то, связанное с Бьюкеном. Но что?
Голова уже гудела.
