Бехир кивнул и улыбнулся:
– Правильно говоришь.
Он допил остатки самогона. До меня долетел запах бузины и древесной коры.
– Пойду-ка я обратно на корабль. Все остальные уже вернулись.
– Я тоже скоро подойду, – кивнула я.
Вдруг захотелось побыть одной. Чувство такое, будто переступила через невидимый барьер и теперь хочу снова оказаться по другую сторону.
– Чуть не забыл.
Бехир достал что-то из кармана и положил передо мной на барную стойку. Детские перчатки из змеиной кожи.
– Для Перл купил. На севере пригодятся. Она мне младшую сестренку напоминает. Подумал, ей понравятся.
Я дотронулась до перчаток кончиками пальцев. Кожа оказалась на удивление мягкой.
– Спасибо, – сказала я.
«Эти люди не заслуживают, чтобы их обманывали», – подумала я, когда Бехир вышел из салуна. Отодвинула перчатки и закрыла лицо руками.
Глава 29
Той ночью я прошла по темному коридору к спальне Абрана. В прошедшие несколько недель я продолжала наведываться к нему по ночам, но делала это редко и без предупреждения. Теперь новый маршрут поглотил все внимание Абрана, и он больше не спрашивал, когда мы скажем команде про наши отношения. У меня возникло ощущение: если больше не буду к нему ходить, скучать по нашим свиданиям не стану. Но они – моя единственная возможность поговорить с ним наедине и убедить его забрать медикаменты из пиратского тайника.
Стоя у двери каюты и едва слышно стучась в дверь, вспомнила о встрече с Дэниелом в мангровой роще и о том, как его борода коснулась моего лба, когда я опустила голову ему на грудь.
Абран открыл. От него пахло виски. Он запер за мной дверь – плавно, стараясь не шуметь. Даже в койку лег осторожно, а потом оглянулся на меня так, будто в первый раз видел.
На ящике возле койки стояла полупустая бутылка виски. На неровной поверхности она кренилась набок. Общий виски держат в кувшине в кладовке и ставят на стол только по особым случаям. Видно, эту бутылку Абран купил в Уортоне на две свои монеты. Не хочется думать, что он кладет часть нашей прибыли себе в карман, а потом тратит на выпивку.
– Ты бы оставил на потом, а то как до Гренландии продержишься? – произнесла я, кивая на бутылку. Старалась говорить весело, шутливо, но в голосе прозвучали резкие нотки.
– Нам бы всем до Гренландии продержаться, – произнес Абран.
Плюхнулся на спину и закрыл глаза рукой.
– Что-то не так? – спросила я.
От его поведения я сама занервничала. Как я уговорю Абрана забрать лекарства, если он уже сейчас испугался и приуныл? В каюте воняет по́том и алкоголем. Запах бессонных ночей. Так и вижу, как он ворочается до утра на узкой койке, а волны накатывают на борт одна за другой.
– Уортон – любимый порт моего брата. Наверное, о доме ему напоминал.
Абран снова сел. Брови нахмурены, губы плотно сжаты. Ясно: сейчас начнется истерика. Я чуть зубами не заскрежетала от досады. И верно: Абран обмяк и разрыдался, закрыв лицо руками. Я села рядом и притянула его к себе. Погладила по плечу, прошептала:
– Все хорошо, все хорошо.
Через некоторое время Абран отстранился:
– Это я во всем виноват.
– Ты ничего плохого не сделал, – сказала я.
– Неправда. План мы придумали вместе, но… – Абран с несчастным, потерянным видом оглядел каюту. – Мы хотели вынести с корабля все ценное, пока он стоял в порту, а вся команда гуляла на берегу: пили, искали шлюх. Это случилось всего в нескольких милях отсюда. Мы договорились спрятать украденное на горном склоне. Собирались отвязать от корабля лодку, чтобы ее отнесло течением. Отвлекающий маневр, понимаешь? Команда вернется на корабль и поплывет догонять лодку.
Абран притих. Некоторое время мы оба молчали. Но в море никогда не бывает тихо. Вот и сейчас оно окружило нас стеной шума: волны плескались о борт, корабль стонал и поскрипывал в ночи.
Наконец Абран продолжил:
– Джонас вернулся на корабль, чтобы освободить раба, которого держали в трюме. Мы из-за этого поссорились. Я говорил, что надо уходить: раб не в себе, от него жди беды, а мы и так рискуем. Но пока я спускал лодку на воду, Джонас отправился в трюм. Потом я поднялся на склон, спрятался и стал ждать Джонаса. Тут поднялся страшный крик. Раб вопил во всю глотку и кидался на Джонаса. Наверное, подумал, что тот казнить его пришел. Не понимал, что его на волю выпускают. А потом стало тихо. Я решил, что Джонас оглушил раба, чтобы заткнуть его. Я уже собирался вылезти из укрытия и идти к Джонасу, но тут заметил несколько человек из команды. Они шли по пристани к кораблю. – Абран спрятал лицо в ладони. – Я смотрел и мысленно умолял Джонаса: «Уходи, уходи, уходи!» Не знал, на борту он или успел улизнуть. Уже стемнело, было ничего не видно. Наконец два человека вытащили брата из трюма. Джонас был без сознания: похоже, раб оглушил его. Один пират прислонил Джонаса к планширу, а второй выстрелил ему в голову. Тело выбросили в море.
В голосе Абрана звучало столько горя, что у меня по всему телу пробежала дрожь. Ничего удивительного, что страха в Абране ничуть не меньше, чем целеустремленности. Я потянула его за руку. Абран убрал ладонь от лица, и я взяла его за руку.
– Ты не мог им помешать.
– Мог. – Он высвободил руку и вздохнул. – Но теперь нет смысла об этом говорить. Теперь ни в чем нет смысла.
Я почувствовала, что Абран вот-вот спрячется в свою раковину. Надо его как-то расшевелить.
– Абран, прекрати. От тебя зависит вся команда. У всех нас есть поводы для тревоги.
Я пересказала все, что услышала от хозяйки торгового дома в Уортоне: не только про эпидемию, но и про то, что Потерянные монахи использовали биологическое оружие, чтобы сделать Долину колонией. Все мое тело окаменело. Язык прилипал к нёбу. Страх стоял в горле, будто металлический ком, который никак не сглотнуть. Но больше нам плыть некуда. «Мы не можем изменить маршрут сейчас», – повторяла я себе.
Абран слушал в мрачном молчании. Не выказывал ни удивления, ни беспокойства.
– Да, биологическое оружие. Слышал про такое.
Когда он начал произносить эту фразу, я затаила дыхание, а когда договорил, выдохнула. Я отстранилась от Абрана и окинула его лицо изучающим взглядом. И снова он напомнил мне Джейкоба. Бывало, тоже сидел сгорбившись, с унылым, апатичным видом. Как только начинались проблемы, Джейкоб сразу исчезал: или в буквальном смысле слова, или в образном.
– Ты можешь потерять все, ради чего работал, – осторожно заметила я.
– Ничего, всегда что-нибудь да остается, – ответил Абран и потянулся к ящику за виски.
Отхлебнул большой глоток. Вот бы выхватить бутылку из его руки и швырнуть о стену! Все тело пульсировало от адреналина. Для Абрана наш разговор – не более чем абстрактные рассуждения. Может, он потерял слишком много, и теперь его ничем не проймешь? Что это – временный приступ меланхолии? Или у Абрана есть другая сторона, о которой я раньше не подозревала?
