Вдобавок коза чем-то заразилась. Красные волдыри усеяли шею. Их было видно даже под шерстью. Коза угасала с каждым днем. В широко открытых глазах читалась боль. По ночам она кричала, днем шарахалась от людей. Наконец Томас прервал ее страдания и убрал загон. Теперь он стал просто частью палубы, но очертания остались: царапины от копыт покрывали деревянные доски. Мы спорили, безопасно есть мясо козы или нет. Наконец решили не рисковать. Нам только эпидемии на борту не хватало! Но прежде чем тело козы выбросили за борт, я ее освежевала и выдубила кожу. Ночи становились все холоднее. Перл не помешает еще одно одеяло.
Томас и Уэйн построили новое каноэ взамен того, которое мы потеряли на Руэнлоке. Это каноэ меньше, но до берега доплыть сгодится.
Троллинг улова не принес. Я смотала лески, проверила наживки и добавила еще несколько лесок. Погода всю неделю стояла ровная, но скоро мы дойдем до места, которое моряки прозвали Тропой бурь. Этот пролив в Северной Атлантике знаменит сильными ветрами и ливнями. Сколько кораблей здесь затонуло, даже знать не хочу. Дожди будут очень кстати: пополним запасы пресной воды. Но всех беспокоит, выдержит ли «Седна» тамошние шквальные ветры.
Я рыбачила, и тут Абран вылез из люка и прошел по палубе к кают-компании. Глянул на меня с мрачным, озабоченным видом. Когда я зашла в кают-компанию, чтобы положить на место кое-какие снасти, услышала, как он что-то резко говорил Марджан.
Заметил, как я расставляю коробки на полках, и язвительно спросил:
– Мы тебе не мешаем?
Марджан одной рукой помешивала суп в кастрюле на плите, второй держала список. От запаха рыбы уже мутило.
Я вышла из кают-компании и вернулась к рыбалке. Дэниел стоял на носу и глядел в бинокль на горизонт. Нетрудно догадаться, что он высматривает – корабли «Черной лилии». Только вчера заметила его на мачте с биноклем. Уже неделю мы не встречали других кораблей. Но это затишье не обнадеживает: вдруг «Черная лилия» прямо сейчас идет по нашему следу?
От долгого стояния на холодной палубе мои босые ноги онемели. Я спустилась в трюм за ботинками. Сидела одна на койке и обувалась. Тут зашла Марджан и поставила на столик передо мной пустую бутылку из-под алкоголя. Я завязала шнурки, выпрямилась и вздохнула. Бутылка стеклянная. Такую же я видела в каюте Абрана, когда приходила туда в последний раз.
– Он пьет все больше, – сказала Марджан.
– Что, дела совсем плохи? – спросила я.
– Абран обменивал провизию на алкоголь. Складывал копченую рыбу в отдельное ведро и продавал в портах, после того как мы заканчивали торговлю.
Я уставилась на нее во все глаза.
– И ты с самого начала знала об этом? Давно он занимается такими делами?
Я попыталась вспомнить, когда изменилось поведение Абрана. Наверное, когда мы остановились в Уортоне. Абран заявил, что ему надо забыться, потому что его брата убили недалеко от этого порта.
– Всегда, – с усталым видом ответила Марджан.
Тревожные морщины на ее лице стали глубже, седые волосы поредели на висках. На ней, как всегда, голубая туника. Этот цвет особенно подчеркивает синеву вены, рассекающей ее лоб, как короткая река.
– Всегда?! – переспросила я.
– Да. То накатит, то отступит. Когда Абран нервничает, становится хуже, – пояснила Марджан.
– А как насчет правил? Почему никто не возмущается? – спросила я.
– Правила – это так… – пожала плечами Марджан. – Просто идеи Абрана. Он за их соблюдением не следит. Правила – что-то вроде кодекса чести, но теперь…
– Почему никто не положит конец этому безобразию?! – гневно спросила я.
Марджан зажмурилась и стиснула зубы. Я вдруг почувствовала себя маленьким ребенком, задающим взрослым наивные вопросы. Когда Марджан снова открыла глаза, во взгляде светились решимость и неуемная энергия. Трудно оценить, сколько незаметной на первый взгляд работы она выполняет на «Седне». Марджан постоянно снует из одной каюты в другую и занимается делами, о которых остальные едва имеют представление.
– Извини, – произнесла я. – Понимаю: проще сказать, чем сделать. Попробую с ним поговорить.
– На все плавание алкоголя не хватит, – проговорила Марджан. – Как только спиртное закончится, Абрана накроет похмелье. Надо понемногу сокращать ему дозы, чтобы он постепенно отвыкал. Надеюсь, ты мне поможешь.
– Конечно. Сделаю все, что нужно.
Марджан кивнула, взяла бутылку и завернула в шаль. С тех пор как убили Бехира, меня переполнял стыд. Казалось, вот-вот разорвет пополам. Но, кроме стыда, еще мучил и сильнейший страх. Он придавливал меня к земле, точно сила гравитации. Под его гнетом я будто становилась меньше и меньше. Стоять прямо с таким грузом на плечах было настолько тяжело, что сама удивлялась, как у меня хватает на это сил. С каждым прошедшим днем желание облегчить душу одолевало все больше.
Марджан повернулась, чтобы уйти. Я дотронулась до ее локтя.
– Постой, – произнесла я.
Все тело напряглось, как натянутая струна. Ладони взмокли от пота.
– Прости меня…
Когда Марджан повернулась ко мне, я будто ухнула в пропасть. Я вспомнила маму: ее темные глаза, смешливость. Мама всегда старалась скрыть тревогу, чтобы не беспокоить меня. Делала глубокий вдох, вскидывала голову и растягивала губы в улыбке. Все матери разные. Единственное, что их объединяет: в душе у каждой глубокий излом. Сломаться может даже самое мягкое.
Я торопливо продолжила:
– В прошлый раз я отказалась просить прощения. Сказала, что не жалею, что мы поплыли на Руэнлок. Но на самом деле мне очень жаль. Жаль, что обманула вас всех, очень жаль…
У меня перехватило дыхание. Слезы затуманили глаза. Я быстро заморгала.
Марджан погладила меня по руке, будто мать, утешающая ребенка. Ее брови обеспокоенно нахмурились. Во взгляде искреннее участие. Если у Марджан и бывали моменты, когда она винила в случившемся меня, сейчас точно не один из них. Я замечала, как в ее глазах мелькали вспышки гнева, когда она развешивала белье, чтобы его вымыл предстоящий дождь. Воспоминания всегда прорываются, когда голова ничем не занята. Но если Марджан и винила меня, никак не дала мне этого понять.
Теперь на шее у нее висели четыре бусины вместо трех. Стоило взглянуть на них, и сжималось сердце. Неужели Марджан все это время где-то хранила четвертую бусину? Наверное, под матрасом. Понимала, что однажды она может понадобиться.
В общей каюте повисла тишина, казалось, от нее даже воздух вибрировал. Я подумала о том, что родить только отчасти значит дать жизнь. Возможно, это лишь самый первый, самый маленький шаг. Можно посадить в землю семечко, но ему еще столько нужно, чтобы расцвести: солнечный свет, плодородная почва… Я подумала о том, сколько дала нам Марджан и сколько продолжает отдавать.
Наконец Марджан печально улыбнулась.
