И, таким образом, когда, находясь на природе, вы оказываетесь способны расслабить свое эгоическое цепляние и пребывать в виде открытости или чистого пространства сознавания (а природа этому весьма способствует), тогда через это чистое пространство в вас может излиться сила и слава Мировой души, и на время вас с головой накроет волна изумления перед красотой всего сущего. Красотой, от которой у вас захватывает дыхание и которая одновременно переполняет все ваше существо. Красотой, которая наделяет своим великолепием заходящее солнце, в свете которого природа озаряется невероятными красками.
Но если вы настроены на то, чтобы интерпретировать этот духовный опыт исключительно с точки зрения нисхождения, если вы находитесь в ловушке индустриальной матрицы, тогда вы будете приписывать этот Дух самой природе как таковой. Вы ошибочно примете следствие за причину. Вы будете неспособны увидеть, что пришли к этой интуиции Мировой души как раз посредством развития от чувственно-биоцентрического пространства к эгоцентрическому, социоцентрическому и мироцентрическому, дабы наконец открыться Мировой душе. Каждый последующий уровень трансцендирует и включает предыдущий.
Таким образом, пораженные красотой Мировой души, которую вы ошибочно свели к чувственно воспринимаемой природе, вы будете призывать не к тому, чтобы перейти от природы к культуре и Духу, а к тому, чтобы просто вернуться в природу, хотя куница, сидящая рядом с вами, похоже, не особо-то и замечает ту же самую природу, которой любуетесь вы, — интересно, с чего бы это?
И поскольку вы теперь считаете, что Мировая душа, или Дух, — это просто отпечаток чувственного опыта — просто сама природа, — вы в результате не убеждаетесь в том, что культура является необходимой частью эволюции на ее пути к сознательному постижению Духа как истинного Я, а напротив — начинаете думать, что культура скрывает и искажает эту чувственно воспринимаемую природу, в которой, как вы полагаете, обитает ваше «реальное “я”». Культура не находится на пути к истинному Я, она просто является преступлением против «истинного “я”» ваших биоцентрических чувств.
Короче говоря, вы начинаете призывать не к переходу к вехе 7 и эконоэтической самости, а к возвращению к вехе 2 и биоцентрической, экоцентрической или экологической самости.
В.: Но когда я оглядываюсь по сторонам, мне ясно видится, что все есть часть природы. Мой организм — часть природы, пейзажи, облака, озера и леса, люди и другие животные — все есть часть природы. Так почему бы экологическому подходу не включать все вообще?
К. У.: В том-то и дело. Когда вы оглядываетесь вокруг себя (смотрите на правосторонний мир). Если же вы взглянете внутрь себя (левосторонний мир), то обнаружите там совершенно иную историю — историю роста и эволюции самого сознания. Эти внутренние стадии развития действительно имеют корреляты в мире эмпирической природы, в точности как это изображено на
рис. 15.3. Но если вы будете сводить эти внутренние сферы к их внешним коррелятам, низводить все до экологии, природы или сенсомоторного мира, тогда вы прямиком попадаете в мир взаимосвязанных «они», иначе известный как флатландия (в точности как показано на
рис. 15.4). По-настоящему же интегральный подход, с другой стороны, будет включать и Эго, и Эко, или и внутреннее, и внешнее, или и левостороннее, и правостороннее (как мы увидим далее), но пока мы все же сосредоточимся на обсуждении тех подходов, которые верили в то, что, по вашему выражению, «все есть часть природы».
В.: Я невольно купился на матрицу флатландии.
К. У.: Да, то же самое происходило и со сторонниками романтизма — в прошлом и настоящем. И это, как правило, имеет регрессивный характер, поскольку игнорирует внутренние иерархии и оставляет нам только чувственно воспринимаемый и материальный мир, что затягивает нас на наши доконвенциональные и эгоцентрические уровни.
В.: Вы сказали, что эта регрессия обернулась критикой современности.
К. У.: Да. Настоящая трудность с этим подходом состоит в том, что он совершенно упускает из виду подлинную причину проблем современности. Настоящая проблема заключалась в диссоциации Большой тройки и ее схлопывании в Большую единицу моноприроды — в индустриальную онтологию. Сторонники романтизма выявили и отвергли мерзости промышленности, но не промышленную, или индустриальную, онтологию. Тем самым они напали на поверхностную проблему, между тем с воодушевлением поспособствовав развитию более глубокой проблемы — подлинного кошмара.
Ведь поразительный факт состоит в том, что экологическая мудрость заключается не в понимании, как жить в гармонии с природой; она состоит в понимании того, как можно привести людей к согласию в отношении того, как жить в гармонии с природой.
Эта мудрость состоит в межсубъективном согласии, достигаемом в ноосфере, а не погружением в биосферу. Отображение биосферы вообще не сможет породить данную мудрость. Ее нельзя обнаружить на картах внешних поверхностей и чувственно воспринимаемых дивных вещей. К ней можно прийти по пути межсубъективного согласия, основывающегося на взаимопонимании, фундаментом которого выступает искренность. У данного пути есть свои стадии развития, своя собственная логика развития. Ничто из этого нельзя найти в эмпирической природе.
Но если доконвенциональная биосфера является вашей Богиней, тогда вы должны вернуться назад и приблизиться к чувственно воспринимаемой природе, дабы обрести спасение. И коль скоро современность дифференцировала эту природу, то вы должны вернуться во времена, предшествовавшие этой дифференциации. Вы должны во всех смыслах вернуться в досовременность.
В.: Регрессивное падение.
К. У.: Оно самое. И, таким образом, там, где лагерь Эго подпитывал подавляющие тенденции, лагерь Эко выступал сторонником регрессивных тенденций. Подавление и регрессия были (и остаются) движущими силами-близнецами в игре флатландии, близнецами-машинами — рупорами индустриальной онтологии.
Машина времени — «назад в прошлое»
В.: Сторонники экоромантизма часто весьма конкретно указывали, какие именно преимущества прошлого нами утрачены.
К. У.: Да. Начиная с XVIII века и заканчивая сегодняшним днем, можно наблюдать, как сторонники экоромантизма, по сути, нацелили свою «машину времени» на тот период, который, по их ощущениям, соответствовал времени, когда культура была наименее дифференцирована от природы. И это положило начало великому поиску потерянного Рая.
Это было не поиском вневременного Духа, отчуждение от которого в настоящее время мы испытываем из-за своих склонностей к цеплянию и самосжатию, а поиском «духа», который всецело присутствовал когда-то в прошлом (в каком-то прошлом историческом или доисторическом периоде), но впоследствии был «убит» великим Преступлением Культуры, преступлением патриархата или любым другим преступлением.
