В.: Основатели романтизма были влюблены в Древнюю Грецию.
К. У.: Да, для представителей раннего романтизма, таких как Шиллер, Древняя Греция была, вне всяких сомнений, любимой остановкой на пути их «Регресс-экспресса», ибо они полагали, что в тот период разум и природа были «едины» (на деле они просто не были в сколь-нибудь значительной мере дифференцированы). И забудем о том, что именно по этой причине треть населения Греции были рабами, да и женщин с детьми можно было считать таковыми. В те времена было мало известных нам бедствий современности — это правда, но не наблюдалось и изобилия современных благ.
Ныне же Древняя Греция утратила популярность в кругах романтиков главным образом потому, что, будучи аграрным обществом, она имела патриархальный уклад. Поэтому сторонники романтизма направили свою машину времени еще дальше в прошлое и пришли к садоводческим обществам. Последние теперь стали любимейшим прибежищем для экофеминисток. Эти общества, как мы видели, были часто матрифокальными — управляемыми Великой матерью.
И вновь давайте забудем, что основным ритуалом многих садоводческих культур было ритуальное человеческое жертвоприношение, которое требовалось, помимо всего прочего, для обеспечения плодородности почвы и обильного урожая. Давайте забудем и то, что, согласно многочисленным данным, представленным Ленски, поразительные 44% населения данного типа обществ часто участвовали в военных походах, а более 50% делали это время от времени (что в принципе ставит крест на идее миролюбивых обществ, управляемых Великой матерью). В 61% данных обществ имелось право на частную собственность, в 14% имелось рабовладение, и 45% населения практиковали уплату выкупа за невесту. Эти садоводческие общества даже отдаленно не напоминают ничего «чистого и невинного», как отмечают сами экомаскулинисты.
В.: Которые, в свою очередь, предпочитают фуражное кормодобывание.
К. У.: Да, экомаскулинисты (глубинные экологи) отправились еще на одну стадию назад, в прошлое, и пришли к кормодобывающим культурам, посчитав, что именно они представляют собой «чистое и невинное состояние». И на самом деле, согласно экомаскулинистам, любимое экофеминистками садоводческое общество не является всецело приближенным к природе, поскольку данный тип общественного уклада зависел от земледелия, которое на самом деле есть «насилие над землей». Охота и собирательство — вот новый кандидат на чистоту и невинность.
И давайте забудем, что у нас имеются данные, показывающие, что в 10% данных сообществ практиковалось рабовладение; в 37% практиковался выкуп невесты и 58% регулярно или нерегулярно участвовали в войнах. Это обязательно должно быть чистым и невинным состоянием, ведь это самый ранний период! Это-то и должно быть тем самым, что мы искали! Вот почему я теперь буду игнорировать все до единого неприятные факты о любом из этих обществ; буду считать их «благородными дикарями», и точка.
Логично было бы, конечно же, шагнуть еще дальше к приматам, ведь у них не было ни рабства, ни выкупа невест, ни войн и т. п. А что, почему бы нам всерьез не взяться за эту ретрогрессию и не довести ее до логического завершения? Все, что возникло после Большого взрыва, было Большой ошибкой. В ловушке подобной логики вы оказываетесь, если путаете дифференциацию и диссоциацию: вы начинаете считать, что дуб — это преступление против желудя.
Вот так и проходят поиски чистого и невинного состояния, заводя нас все дальше и дальше в дебри прошлого, соскребая все больше слоев глубины с Космоса в поисках незамутненного состояния, в котором могло бы произойти романтическое слияние с природой. При таком подходе мы пытаемся вылечить подавление регрессией. Мы пытаемся вылечить болезнь, избавляясь от глубины. Иными словами — становясь все более поверхностными.
Великая битва современности: Фихте против Спинозы
В.: Итак, это историческое столкновение между лагерями Эго и Эко. Эго стремилось подчинить Эко, а Эко стремилось избавиться от Эго.
К. У.: Да. Конфликт состоял в следующем: трансцендировать ли нам природу, чтобы обрести моральную свободу и автономию, или же нам надлежит стать едиными с природой, дабы обрести единство и целостность? Являетесь ли вы трансцендентальным Эго или все же имманентным Эко?
Иначе говоря, вы за чистое восхождение или за чистое нисхождение?
Вот фундаментальная проблема, этот упорствующий дуализм! Это двухтысячелетнее сражение между сторонниками восхождения и нисхождения — одно-единственное сражение, которое в большей степени, чем что-либо еще, предопределило очертания западной традиции, — попросту снова объявило о себе в современной форме в виде битвы между Эго и Эко.
И это длившееся тысячелетия противостояние нашло свое архетипическое воплощение в личностях Фихте и Спинозы.
В.: Давайте, только очень кратко.
К. У.: Очень кратко: Фихте попытался преодолеть расщепление между Эго и Эко, абсолютизировав Эго, или путь восхождения. «Именно в чистом Я, в чистом трансцендентальном Я следовало обрести освобождение. И чем больше чистого Эго и меньше Эко, тем лучше для всех», — молвил Фихте, преклоняясь перед алтарем восходящего Бога.
Сторонники экоромантизма, конечно же, двигались в прямо противоположном направлении, находясь под пристальным наблюдением другого Бога. Они собирались преодолеть расщепление между Эго и Эко через абсолютизацию Эко — абсолютизацию пути нисхождения. И, стало быть, лагеря сторонников Эко обрели свое архетипическое воплощение в творчески реинтерпретированном Спинозе (они воображали, будто под Природой Спиноза подразумевал природу — «да какая разница, он нам и так подойдет!»). Таким образом, они расположили чистую свободу в полном погружении в Великую систему природы, или чистое Эко. Чем больше Эко и чем меньше Эго, тем лучше для всех, утверждали сторонники романтизма, склонившись перед приземленным алтарем чисто нисходящего Бога.
В.: Так мы и получаем дуэль между Эго и Эко, между Фихте и Спинозой.
К. У.: Да, и это не было просто каким-то не имеющим значения вопросом. Это как раз и была завершающая фаза двухтысячелетней битвы, развернувшейся в самом сердце попыток Запада пробудиться. И это была мучительная проблема, ведь обе стороны смутно ощущали, что оба лагеря хотя бы частично правы. Но в чем именно?
И повсюду пронесся клич: «Да мы должны интегрировать Фихте и Спинозу!» Или Канта и Спинозу. Или Канта и Гёте. Все это вариации на одно и то же. Это на самом деле стало навязчивой идеей целой эпохи, особенно ближе к концу XVIII века.
В.: Так кто же победил?
К. У.: Что ж, все пришло к одному: каким образом можно трансцендировать природу во имя моральной свободы и все же обрести единство с природой во имя целостности? Это вопрос соотношения автономии и целостности. К чему из этого вы стремитесь? К свободе от природы или к свободе в качестве природы? Каким образом можно получить и то и другое? Каким образом можно интегрировать восхождение и нисхождение? Ох уж эти раздробленные примечания к Платону! Где можно обрести спасение? Где вы можете найти своего Бога?
