И поиск красоты, без сомнений, остается мотивирующим фактором на всю нашу профессиональную жизнь. «Потому что так приятнее работать, это распаляет», как сказал Горди Кейн. Или, как выразился Джан Франческо Джудиче, «именно эта иррациональная составляющая и делает физику интересной и волнующей». И перспектива отыскать эту красоту добавляет волнения. Как пишет Дэн Хупер в своей книге о суперсимметрии: «Самая прекрасная теория может быть записана в простой и краткой форме, не исключено, что и одним уравнением… Я пишу этот абзац – и чувствую, как немного учащается пульс и потеют ладони»190.
Да, ученые – люди с потеющими ладонями, хотя обществу и не нравится видеть нас такими. Недавний опрос показал, что ученого считают более «благонадежным», чем «обычный человек», но также и более «роботоподобным», «ориентированным на достижение цели» и «холодным»191. Не слишком приятно. Но обидно не само суждение, а то, что не учитывается род занятий ученых. Если же принять его во внимание, клише становится справедливым: ученые стремятся быть сверхлюдьми. Мы стараемся подняться над недостатками человеческого мышления – и используем для этого процедуры, предназначение которых в том, чтобы не позволить нам врать ни другим, ни самим себе.
Существующих процедур, однако, недостаточно. Чтобы быть хорошими учеными, мы также должны отдавать себе отчет в собственных желаниях, устремлениях и слабостях. Мы должны помнить о своей человеческой природе – и исправлять ее изъяны, когда необходимо.
Уверена, вы слышали сказку о том, как все мы рождаемся маленькими учеными и исследуем мир естественным путем, легко и непринужденно, пока сбивающее с пути образование не вступает в конфликт с нашими природными склонностями. Я тоже ее слышала. Она романтическая, но неверная. Да, мы рождаемся любопытными, а младенцы быстро учатся путем проб и ошибок. Но наш мозг развивался не чтобы служить науке, а чтобы служить нам. А то, что в ходе эволюции шло на пользу нам, не всегда шло на пользу и нам в науке.
Нагромождения математики
Физики – не единственные ученые, алчущие красоты. Джеймс Уотсон, например, вспоминал, как Розалинд Франклин поверила в то, что ДНК имеет структуру двойной спирали, поскольку «эта структура слишком изящна, чтобы не оказаться истинной»192
[108]. Биологи преимущественно изучают «приятных» животных 193. И математик Дэвид Оррелл высказал мнение, что климатологи предпочитают элегантные модели в ущерб точности
[109].
Но гонка за красотой – не теория всего. Если еще не придумали названия для такого когнитивного искажения, связанного с попыткой убить сразу легион зайцев, то очень напрасно. И я постараюсь не попасть в эту ловушку. Я заметила наличие эстетических предубеждений лишь в нескольких научных дисциплинах, и даже в физике они господствуют преимущественно в тех областях, о которых я писала. Но прежде чем я перейду к более общей проблеме когнитивных искажений, в том числе социально обусловленных, хочу заострить внимание на случае, когда страсть к изящной математике влияет на наши жизни несколько больше, чем квантовая гравитация. Речь об экономике.
* * *
«Профессия экономиста отклонилась от нужного курса, потому что экономисты – все в целом – ошибочно приняли красоту, облаченную во впечатляющего вида математику, за истину»194. Так считает американский экономист Пол Кругман. Как и многие физики-теоретики, я однажды рассматривала возможность переключиться на экономику в надежде, что работу там найти будет проще. Математика меня не впечатлила, а вот отсутствие данных потрясло. Я бы не назвала экономику красивой, но она казалась мне, в принципе, простой. Слишком простой, как я поняла. Одно дело – ожидать от элементарных частиц подчинения простым, универсальным законам, и совершенно другое – ожидать того же от рода человеческого.
Разумеется, я не первый физик, кому пришло в голову, что экономике не повредили бы математические методы позатейливее. Дойн Фармер – один из основателей эконофизики, дисциплины, в которой математические методы, разработанные в физике, применяются для решения проблем в экономике. Будучи специалистом по теории хаоса и нелинейной динамике, Дойн сейчас возглавляет программу по экономике сложности в Институте нового экономического мышления Оксфордской школы Мартина. Я звоню ему, чтобы спросить, что он думает об изящных экономических теориях.
«В экономике есть такая странность: существует некий шаблон, которому следуют теории, – говорит Дойн. – Этот шаблон, по сути, предписывает вам иметь систему, в которой агенты эгоистично максимизируют свои преимущества. Если в вашей системе этого нет, вам скажут, что она лишена экономического смысла. Господствует идея, что все теории должны исходить из этого принципа. И он упорно навязывается, особенно так называемыми топовыми журналами».
«В экономике очень сильная иерархия журналов, – объясняет Дойн. – Всего их около трехсот пятидесяти, и все знают порядок: вот этот – номер двадцатый, тот – тридцатый и так далее. Топовых журналов пять, и опубликоваться в них крайне сложно. Единственная статья в одном из них обеспечит вам штатную должность в хорошем университете».
«Ого, – говорю я, – все еще хуже, чем в физике».
«Да, хуже в том смысле, что крайне высок уровень конформизма. Очень строгие требования предъявляются к тому, как статья должна быть написана (по стилю и манере изложения), к типу теории (отвечает ли она общепринятым убеждениям о том, какой следует быть теории). Считается, что должны приводиться изящные и красивые аргументы. Только вот мне эти аргументы, красивые и изящные, не попадались. Может, они, конечно, и изящны в каком-то смысле, но я не верю в исходную структуру. Мне она кажется немножко глупой, если честно».
«С теорией струн, например, другая история, – говорит Дойн. – Там, по крайней мере, вы извлекаете какую-то интересную, оригинальную математику. Но в экономике математика не глубока и не оригинальна. Рутинное применение стандартных методов анализа. Сомневаюсь, что экономисты способствуют развитию математики каким-либо интересным образом».
«Может статься, что они и правы, – продолжает Дойн, – и в конце концов найдут то, что ищут. Но, по-моему, очевидно, что мейнстримные модели в лучшем случае лишь отчасти удачны. И мне кажется, это потому так, что в экономике, дабы добиться успеха, нужно отказаться от каких-то существующих принципов, поскольку это позволяет получить изящные результаты – а вовсе не объяснить, как что-то устроено в мире».
