– Вернись на праздник, – сказал ему Гейб. – Тебя должны видеть там.
– Нельзя. – Он так сильно вцепился в руку Гейба, что ногтями проткнул кожу. Гейб убрал у него со лба волосы и погладил по щеке.
– Послушай меня. У тебя все получится.
Сэм опустил взгляд. Закрыл глаза и расправил плечи, готовясь к грядущему.
– Я тебя тут подожду, – сказал Гейб. – Возьми свой телефон. Создай запись, которая подтвердит, что ты там был. Только мне больше не звони.
Сэм ушел, и Гейб развалился в водительском кресле. Он готов был поклясться, что слышит трупный запах. От того, что есть, не скроешься, сколько ни бегай. Гейба всегда возвращало в Нью-Гэмпшир, к озеру. К телу, что двенадцать лет разлагалось на берегу и о котором Эстер все знает.
В ту последнюю ночь в Нью-Гэмпшире они, как обычно, прокрались ночью к озеру и на каноэ поплыли к дому, в котором прибирались днем. Там еще неделю никто не появится, но, когда они подплывали к пирсу, Сэм предупредил, что все равно надо вести себя потише. Гейб кивнул и выбрался из лодки. Он привязал ее к пирсу на два узла внахлест и вслед за Сэмом сошел с дощатого причала на прохладный замшелый гранит. Ночь дышала летом, стрекотали сверчки. Где-то на озере прокричал баклан. Гейб взглянул на домик за деревьями. Хотя какой уж там домик! Огромный, он стоял в отдалении, окруженный березами, белые стволы которых сияли в свете полной луны. У Гейба скрутило живот от страха.
– Давай уйдем, – сказал он.
– Не ссы, – ответил Сэм. – Спокуха, это же раз плюнуть. Тебе ведь нужны деньги?
Деньги и правда были нужны, да и Сэму Гейб верил. Объявление на сайте Craigslist
[18], фоточки, обещания и электронные письма стали частью плана, в который Гейб тоже верил. Вслед за Сэмом он поднялся по узкой лестнице и вошел в одну из многочисленных спален, где они нашли патефон и стопки пластинок на семьдесят восемь оборотов; на стенах висели старые фотографии, на которых были мужчины, держащие весла и одетые во что-то типа черного нижнего белья.
– Они все ездили в Эксетер, – сказал Сэм, ставя пластинку и раскручивая маховик, пока комнату не наполнили звуки джаза на духовых. – Это команда по гребле. Они таким увлекаются. Регата на реке Чарльз!
Сэм открыл ящик комода и запустил руку под стопку разномастных рубашек.
– Бинго! – сказал он, запихивая за пояс экземпляр «Цветов на чердаке» с загнутыми уголками страниц. Всякий раз, как они влезали в дома у озера, Сэм тырил что-нибудь, что легко потерять, но не забыть: коробок спичек с давней свадьбы, морскую раковину, открытку… Сэм заново запустил патефон.
– Мы останемся друзьями после того, как ты уедешь? – спросил он.
– Мы всегда будем друзьями, – пообещал Гейб. По крайней мере, он на это надеялся.
Они посидели молча, пока пластинка не замедлила бег и Сэм снова завел патефон.
– Хочешь потанцевать?
Гейб не тронулся с места. Это была шутка?
– Ну давай.
Гейб упирался, танцевать он и правда не хотел, но Сэм все равно вытащил его на середину комнаты и повел. Они со смехом кружились в танце, который Сэм назвал фокстротом, хотя на самом деле, наверное, выдумывал движения на ходу. Когда музыка снова замедлилась, Гейбу захотелось, чтобы Сэм еще раз завел патефон, но вместо этого они стали слушать звуки озера: как волны бились о берег, как насекомые врезались в москитные сетки, как где-то вдали взвыл койот.
– Который час? – спросил Гейб.
– Скоро полночь.
Они почти достигли цели, Гейб уже ощущал запах денег. Больше не придется возвращаться в дом к Шерил. Он спасется.
– Когда из города свалю, – спросил он, – ты поедешь со мной?
– Конечно, – без запинки ответил Сэм.
Темноту в комнате пронзил свет фар, и Сэм выпрямился, накрыл руку Гейба ладонью. Вскоре москитная дверь внизу открылась, и приторный голос, сочась патокой сквозь мрак, позвал:
– Ау?
Услышав его, Гейб перенесся в мотель.
По лестнице поднялись, прошли по коридору, и вот в дверях встал мужчина. Он нащупал выключатель и щелкнул им. Из расстегнутого воротника торчали густые волосы на груди, круглый живот натягивал пояс шортов. Мистер Роджерс.
– Это была ошибка, – произнес Гейб.
Сэм взял его за руку.
– Все нормально. Доверься мне.
Мистер Роджерс даже ахнул, ведь Сэм был почти что прекрасен.
– Где деньги? – спросил Сэм.
Мужчина достал из кармана пачку двадцаток и бросил их на комод. Купюр было ровно полсотни. Столько денег Гейб в жизни не видал.
Цена за двойной кайф, двойное веселье.
Денег хватит, чтобы убраться подальше от Нью-Гэмпшира.
Сэм коснулся руки мужчины. Эффект был такой, будто он нажал кнопку перемотки вперед. Мистер Роджерс накинулся на него, приоткрыв рот, принялся лапать. Он буквально озверел от похоти.
Потом Гейб велел идти за ним, ступать осторожно и ничего не трогать. Миновав первое пятно крови на стене, они оказались в гостиной, и Гейб почувствовал под босой ногой нечто густое и теплое, прежде чем поскользнулся в луже чего-то, что походило на сырую нефть. Он все еще слышал, как топор врезается в плоть, окрик «Стой!» застрял в его глотке при виде сверкающего лезвия. Мистер Роджерс вскрикнул от удивления, а потом с воплями ужаса помчался прочь по коридору. Весело сверкая глазами, Сэм поигрывал топориком. А потом в ночи раздался еще звук. Такого Гейб ни разу не слышал. Оказалось, издавал его Сэм, он бормотал: что случилось? зачем? как им быть дальше? Гейб схватил его за плечи.
– Послушай! – сказал он. – Ты справишься.
Гейб услышал шаги. Стук и глухой удар. Сквозь сосновую хвою. Над замшелым гранитом и наконец по причалу. Глухой стук, с которым каноэ ударилось о столбики пирса. Шлепки мокрой веревки разнеслись над водой.
Гейб тоже побежал. В голове голос Сэма, в руке топорик. Под ногами лесная подстилка. Лунный свет на воде. Летучие мыши в воздухе. Гейб увидел лицо, белое в свете луны, а на нем – печать страха. В волосах кровь. Мужчина греб одной рукой. А в голове Гейба звенел голос Сэма: «Ты у руля. Ты управляешь. Добей его».
И он добил.
Всю ночь они оттирали полы. Стирали отпечатки пальцев. Потом вышли на лодке на середину озера и утопили топор, а тело затащили в лес. Там в корнях дерева посреди гранита вырыли неглубокую могилу. Гейбу наконец стало казаться, что все обойдется. Когда над озером взошло солнце, они забрали деньги и тачку убитого. Никому не сказав ни слова, уехали из города и штата. Скрылись. Вместе.
Гейб глянул на тело, лежавшее на заднем сиденье, и постарался прогнать мысли о той ночи на озере, о силе, что наполняла его тело с каждым ударом топорика, о Шерил и Бобби, о том, как он ждал в мотеле, когда откроется дверь, о том, как глаза Лайлы наполнились ужасом, когда он рассказал ей правду и расплакался у нее на груди. Лишь спустя годы он понял, что подписался быть пожизненным чистильщиком при Сэме. Гейб вспомнил, как они рванули в Ньюберипорт, а там сели на поезд, потом на автобус и снова на какой-то поезд… пока пачка двадцаток не растаяла. Вспомнил квартиру на первом этаже в Сан-Франциско, в районе Мишн, где они в конце концов оказались, как ютились там в комнате, в которую просачивался дым крэка, вспомнил чувство обретенных наконец свободы и счастья. В том Мишне, где они оказались, не было ни коктейлей, ни ресторанов из фильмов нуар. Это был мир банды с 24-й улицы и переспелых манго, рынков, пахнущих мясом, и детей, строивших из себя взрослых. По ночам Сэм уходил и, возвращаясь, приносил деньги. Откуда они, Гейб не спрашивал, потому что уже насмотрелся этого на всю жизнь вперед. Целыми днями он шарахался по улицам под урчание в животе, ища хоть какую еду в городе, где только и разговоров было что о жратве. Он шарился по ярмаркам. Гулял до Голден-Гейт-парка, до Хейт-Эшбери, до бульвара Сансет. Пускал в ход навыки кражи в магазинах, которым обучил его Бобби. Когда он попытался заговорить о доме у озера, о крови, Сэм ответил, что это не стоит разговоров, что через некоторые вещи надо пробиться и пробиться вместе.
