Маленькая Орла не считала странным, что младший брат всегда казался младенцем. Он ползал, вместо того чтобы ходить, лепетал, вместо того чтобы разговаривать, даже когда ему было три года, а потом четыре. Родители сказали: это потому, что он болен, а химиотерапия – это Очень Серьезное Лечение. Отто походил на живую куклу, и Орла любила его гораздо больше, чем любую из их двух кошек. Все думали, что Очень Серьезное Лечение поможет ему, но потом родители сели и сказали, что Очень Плохие Клетки младшего братика не вылечить.
Ей было восемь, когда он умер. На похоронах все тихо плакали, как будто боялись шуметь. Люди разговаривали вполголоса, даже двигались медленно. Глядя на окружавших ее взрослых, маленькая Орла считала, что смерть – это очень небезопасная ситуация, в которой новоиспеченных умерших не стоит беспокоить. Его маленькую урну окружали огромные букеты всех цветов радуги. Тем не менее Орла всегда вспоминала белый гроб. Он не мог поместиться в урне, даже если бы весь скукожился, несмотря на то что всегда был очень маленьким и хрупким. В голове она рисовала для него гроб с мягкими игрушками и легкими одеялами. Орла даже оставила свободное место на случай, если он вырастет.
Люди говорили: «Просто ему было не суждено пробыть здесь долго», отчего Орла задумывалась, где ему тогда суждено быть и вырастет ли он там с новыми родителями и с кем-то, кто заменит ему сестру. Она часто об этом думала, пока была маленькая, в начальной школе, и иногда ей становилось грустно, что Отто оставил их ради другой семьи, а иногда – радостно, оттого что он, может быть, не умер, как все считали.
Еще несколько месяцев после его смерти родственники и знакомые говорили ей: «Сейчас он смотрит на тебя с небес». Если рядом была мама, она поджимала губы, прищуривала темные глаза и говорила: «Я знаю, что вы хотите, как лучше, но, пожалуйста, не сбивайте ее с толку». Если рядом был папа, он опускал взгляд на свои туфли и ничего не говорил. Они не могли в то время объяснить одному ребенку, почему умер другой. По мере того, как Орла взрослела, она сама понимала – у его смерти не было никакой рациональной причины; никто не виноват, и никто не мог этого предотвратить, ни врачи, ни священники. Она не могла озвучить это родителям, но тогда в какой-то мере она поняла, что у Отто был дефект – проблемы с головой. Его клетки росли совершенно неправильно и давили на мозг, поэтому он мог вести себя только как ребенок. И никогда бы не повзрослел. Фатальный дефект.
Только после рождения Элеанор Куин Орла пришла к полному пониманию того, что пережили ее родители. Тогда она не знала, как переживет, если что-то случится с ее сердцем, – и вот чем стала ее дочь в тот момент, когда родилась. Сердцем Орлы.
По мере того, как Орла росла, они с семьей никогда не забывали об Отто, но он стал меньшей частью их повседневной жизни. Когда ей было десять, они сняли ковровое покрытие в его старой комнате и установили туда зеркало и станок, чтобы она могла заниматься танцами, когда захочет. К тому времени как ей исполнилось тринадцать, о нем почти не говорили, он стал фотографиями на стене на дне рождения и на дне смерти.
Она полностью погрузилась в танцы, а родители всецело ее поддерживали. Лишь потом она задумалась, не окунулись ли они с головой в ее интересы ради того, чтобы отвлечься от боли. Но они составили расписание, каждый день по очереди забирали ее из школы пораньше и отвозили на предпрофессиональные уроки танцев. По одному или вдвоем ездили с ней, когда она проходила прослушивание на летние конкурсные программы. И родители экономили недели отпуска, чтобы всей семьей ездить в Сан-Франциско, Торонто и, наконец, в Нью-Йорк, когда ее приняли в каждую из этих конкурсных летних программ.
Ей не показалось странным или необычным то, что они никогда не жаловались на стоимость ее обучения или на цены авиабилетов, гостиничных номеров, танцевальной одежды и обуви. Когда Орла начала самостоятельно жить в Нью-Йорке, она сама смогла прикинуть, сколько денег было потрачено и насколько ей повезло с поддержкой родителей. Когда у нее были соседи по комнате, до того, как Орла начала жить с Шоу, она старалась покупать еду, заполняя холодильник и шкафы, и никогда не просила соседей по комнате на нее складываться. У некоторых катастрофически не хватало времени на готовку – они ходили на дополнительные танцевальные занятия, работали на нескольких работах, пытаясь пробиться в город. Она не раз держала их за руку на вокзале Пенн-стейшн или у Портового управления, целовала не одну мокрую щеку, когда подруга или соседка по комнате паковала вещи и уезжала домой. Город безжалостно кромсал и выкидывал мечты.
Орла никогда не забывала, что ее таланта, возможно, недостаточно, как и трудолюбия: родители и их поддержка были волшебной частью уравнения, которое сделало ее жизнь, ее мечты возможными. Родители приезжали посмотреть на нее в каждой новой роли, в основном на выходные, каждый сезон, пока она не ушла на пенсию. В скольких костюмах и различных ролях они видели ее в джазовой версии «Щелкунчика» в СБЭС? Всю жизнь они давали ей почувствовать, что она – это все, чего они когда-либо желали, и никогда не показывали, что она – единственный ребенок, который у них остался.
Орла думал об этих вещах, пока часы перетекали в дни. Это были несчастные дни. Она снова услышала отрывистый кашель – но понимала, что это не Тайко. И не Элеанор Куин, так как она всегда была поблизости, а кашель доносился со второго этажа. Дома тоже начало вонять, но в своем подавленном состоянии Орла не могла понять, были это они – их немытые тела и одежда – или… что-то еще.
Они не могли рисковать новым побегом, и часть ее не хотела оставлять Тайко. Его призрак останется здесь, и, возможно, это было единственное, что у нее осталось от сына. Бессилие их положения отягощало ее, но каждый раз, когда она ловила Элеанор Куин на попытках пообщаться с духом, Орла разрывала эту связь. Трясла дочь или сердито хлопала по щекам.
Элеанор Куин настаивала на том, что им нужны ответы, что им ничего больше не остается, но Орла больше не могла позволить ей связываться с таким опасным существом. Она сказала дочери, что сама придумает план. Сказала, что дерево скоро умрет, и их отпустят.
Что она до сих пор упускает из виду? Это мучило и ее. Образы на картинах Шоу. Пентаграмма в руке умиравшей девушки. И более примитивные вещи. Кашель. Тошнотворная вонь. Когда ей становилось очень скучно, Элеанор Куин нюхала стены в поисках мертвого грызуна. Но так и не нашла его. Однако кусочки головоломки были повсюду, хрупкие, как цветы вишни на сильном ветру. Ни одна из теорий Орлы не сходилась, а Элеанор Куин утверждала, что не чувствует девушку. То, что их мучило, может, и было женского пола, но не являлось человеком.
Когда ей приходилось хуже всего, Орла спрашивала себя, сказала ли Элеанор Куин духу, нарочно или случайно, что они убегают. Может быть, какая-то часть Элеанор Куин не хотела уходить, та, которая все еще испытывала сострадание к этому духу и его тяжелой доле. А может, это существо почувствовало, как они покидали землю, когда прошли невидимый порог у почтового ящика.
Они обитали в гостиной, как две забытые узницы: запасы истощались, но никто не приходил с ключом, чтобы их освободить. Часто они бывали сонные, ослабленные из-за недоедания. Элеанор Куин превратила диван в свою территорию: там она читала свои книги и оттуда же следила за мамой. Иногда Орла сидела в уродливом клетчатом кресле. Иногда лежала на матрасе. Она ругала саму себя – «Придумай что-нибудь!» – но затем ее взгляд становился отсутствующим, и она поддавалась размышлениям о прошлом. Очень часто Тайко становился Отто, и она видела себя маленькой, за игрой с младшим братом, который говорил, ходил и внешне выглядел так же, как ее сын. Но в итоге в нем все равно заводились личинки, и он умещался в урне для праха, свернув в ней складной позвоночник.
