– Баста! – сказал он. – Тачку оставляем тут. Дальше около двух верст топаем пешком, выходим к цели со стороны леса, назад идем той же дорогой. Пошли!
Глава 6
Часовые пятого поста складов неприкосновенного запаса ГСМ и боеприпасов отдельного мотострелкового полка опять нарушили Устав караульной службы и собрались у бокса с техникой. Автомобили внутри находились на длительном хранении, на колодках. Их кузова были заполнены ящиками с боеприпасами. На воротах замки, печати.
Рядовой Георг Абитян спросил у ефрейтора Юрия Грибова:
– Ну что, Гриб, как служба?
– А чего ей станет? Еще час, и пойдем в караулку.
– Там помощник начкара заставит нас уставы зубрить и опрашивать станет по пунктам. Или на пост охранения караульного помещения выставит. Терпеть не могу эту бодрствующую смену. Кто ее придумал? Пришел с поста, сразу на топчан и спать. Нет, сиди, учи устав.
Ефрейтор усмехнулся:
– Ты, Игорек, министру обороны напиши. Так, мол, и так, товарищ маршал Советского Союза, задолбала меня, рядового Абитяна, бодрствующая смена караула. Очень прошу, Андрей Антонович, заменить ее на отдыхающую смену. Мы в караулке, если что, и с топчанов ломанемся по тревоге куда надо и отобьем нападение любого врага. Может, Гречко тебя послушает и отдаст приказ внести изменения в Устав караульной службы.
– Ага, он заменит. Жди. Да и особист полковой в момент накроет. Утром стоит письмо на имя маршала написать, конверт в ящик почты бросить, вечером заметет и навешает всего, что было и не было. Забудешь, как фамилия министра обороны.
Грибов кивнул:
– Это точно. Только особист в ящик не полезет, ему почтальон твой конверт принесет.
– Насчет стукачества у нас в полку вроде тихо. Есть, конечно, отдельные козлы.
– Тихо, говоришь? Мы с Саней Пасенко на его день рождения решили посидеть немного в каптерке. Старшина в отпуске был, а каптерщик, сам знаешь, молодой, слова против не скажет. Днем свалили мы через забор у артдивизиона, шмыгнули мимо городка в поселок, затарились в магазине литрухой водки и кой-какой закуской. Возвращаемся, только с забора спрыгнули, а нас уже ротный ждет. Вот и посидели на губе.
– И кто сдал?
– А хрен его знает. Вроде никто не видел нас. В поселке был пропагандист полка, но он нас не заметил. Значит, кто-то из роты сдал.
– Да в роте вроде некому. Молодые против стариков и дедов не попрут. Может, писарь? Он все время с офицерами в канцелярии отирается, конспекты пишет, расписания, стенгазеты с боевыми листками рисует.
– Он не знал о наших делах.
– Гриб, это не факт.
– Ладно, проехали.
Тут дальний от леса прожектор чуть поморгал и погас.
– Этого, блин, еще не хватало, – проговорил Грибов. – За боксом и у заднего периметра и так ни хрена не видно, а теперь и вовсе половину поста тьма накроет. Это мой сектор. Может, позвонить в караулку, помощнику?
Ефрейтор отмахнулся:
– Чего злить его? Он и без того, как кабан подраненный, на всех бросается. Когда только уволится?
– Приказ уже вышел, скоро свалит и он, и еще восемь дедов. Их место мы займем.
– Быстрее бы. Курить охота.
Абитян хитро улыбнулся:
– А я взял с собой пачку «Примы» и спички.
– Разводящий не проверил?
– Нет. Он все больше смотрит, чтобы солдаты не пальнули во время возни с оружием, а помощнику не до того было. Сам курил в сторонке.
– Давай, но пойдем в темную зону на границу секторов, а то накроет проверка, и спалимся. Я больше на нашей губе сидеть не хочу.
– Никто не хочет. Идем.
Поправив автоматы, висевшие на груди, часовые прошли к возвышенности, внутри которой были закопаны цистерны с бензином, соляркой, стояли бочки с маслом, антифризом.
– Самое то, – проговорил Абитян. – Тут нас от подхода к посту не видать, а в лесу людей нет.
Они прикурили, по привычке пряча сигареты в ладонях, чтобы огоньков не было видно.
Им и в головы не приходило, что за их действиями, лежа в кустах, у заграждения из колючей проволоки, внимательно наблюдали двое мужчин, один из которых держал в руках мощные кусачки. У обоих из голенищ сапог торчали рукоятки ножей.
Абитян закашлялся прогорклым дымом дешевых сигарет, пришел в себя и проговорил:
– Скоро лето, а там сто дней до приказа – и домой.
– Целых полгода. – Грибов вздохнул.
В небе появились мелькающие огни. Где-то высоко летел самолет.
Часовые подняли головы, и Абитян крикнул:
– Дембель давай!
Ефрейтор осадил его:
– Что орешь? А если проверка?
– Положено.
– Не ори.
– Все одно – дембель давай!
– Давай! – проговорил Грибов.
Эта привычка укоренилась в армии давно. Деды, старики, прослужившие больше полутора лет, видя все летящее и движущееся, кричали эту фразу. Глупо, конечно, но так уж повелось.
– А ты уверен, что жена молодая тебя дождется? – спросил Абитян.
– Уверен.
– Сержант из третьего батальона тоже уверен был. А поехал в отпуск, увидел, как живет его вторая половина, приехал обратно в полк и повесился. Спрашивается: на хрен только возвращался? Вешался бы дома.
– У него, может, другая причина была.
– Нет, пацаны говорили, из-за жены он. Она без него загуляла.
– Ты зачем мне это говоришь?
– Да просто так. Это дурь, Юрок, жениться до армии. Скажи, на какой хрен ты это сделал? Отслужил бы сперва.
Ефрейтор шмыгнул носом и сказал:
– Надо было расписаться.
– Чего это? Меня никакой силой не заставишь.
– Залетела она как раз за месяц до призыва.
– Оп-па, так ты ее окучил, и она забеременела?
– Угу. Отец у нее из зоны не вылезал, а тут был на короткой передышке. Узнал он, что дочь беременна, явился к нам домой и сказал мне: «Оторвать бы тебе, поганцу, голову, да поздно. Но если не женишься, то прибью. Он так и сделал бы. На него уже было заведено дело. Терять нечего. А Лидку, дочь свою любил. Мать бил чем ни попадя за любую провинность, дочку же лелеял. Ограбил кого-нибудь – лучшее ей. Вот и женился я».
– Это что, получается, что насильно тебя женили?
– Нет, Лидка девка хорошая, в мать пошла, душевная, скромная. Полюбил я ее.
– Ну, если так, то понятно. Это когда у тебя ребенок родиться должен?
– В начале ноября.
