Фудзибаяси тихо вздохнул.
Неужели о судьях думают, что они не могут понять даже такие очевидные вещи? Ему запомнился специальный выпуск телепрограммы, посвященный теме судебной реформы, шедший несколько дней назад. Судья — не человек, ведь он ничего не знает о народе. Фудзибаяси вспомнил, как почувствовал желание дать возможность всем этим компетентным людям, с пеной у рта доказывающим свою точку зрения, заглянуть в его душу в то время, когда он со сжимающей грудь тоской ехал из дома на север…
И действительно, поводов для беспокойства было много.
Киси слезно умолял Сумико, чтобы та разрешила ему бросить секцию. Вряд ли была необходимость в том, чтобы насильно заставлять его продолжать тренировки. Похоже, он изначально начал заниматься настольным теннисом лишь потому, что это было популярно, а не потому, что ему это нравилось. Нет, все-таки плохо, если у него войдет в привычку бросать все на полпути. И друзей, возможно, потеряет… Пусть еще немного позанимается. Надо подбодрить его и посмотреть, что будет дальше.
Масами говорит, что хочет учиться играть на электрооргане. Да как она может это говорить! Ведь всего лишь полгода назад после длительных рыданий бросила фортепиано…
Головную боль вызывал и их новый сосед, профессор университета. Он настаивал на том, что граница их земельных участков проведена неправильно. Документ о праве на землю находится в банковской ячейке, которую арендовал еще отец. Они перерыли весь дом и в конце концов нашли ключ, но открывать ячейку можно только в будний день, поэтому для того, чтобы отправиться в банк, нужно брать выходной. Придется найти время, но сейчас у него накопилось больше ста судебных дел, находящихся в производстве… Попросить Сумико? Нет, это исключено. Отец даже маме не разрешал открывать ячейку; неизвестно, что там в ней внутри.
2
15 января, 9.45 утра. Кабинет председателя судебной коллегии по уголовным делам территориального суда.
— Сегодняшнему обвиняемому сорок девять лет, так? — обратился к Фудзибаяси главный судья Цудзиути, просовывая рукава в мантию.
— Да, верно.
— Ты читал статью в газете некоторое время назад? Главное управление полиции провело статистический анализ и выяснило, что за последние пять лет среди преступников, обвиненных в совершении убийств в Японии, больше всего тех, кому было сорок девять лет.
Говоря это, Цудзиути повернулся к зеркалу, висевшему на стене. Каваи, стоявший в этот момент у зеркала и приглаживавший волосы, продемонстрировал чрезмерное удивление.
Цудзиути самодовольно продолжал:
— Пятидесятилетие — рубеж в жизни человека; думаю, так это можно назвать. Я понимаю это, поскольку сам близок к этой дате. В данном возрасте чувство собственного достоинства очень велико, и люди сами решают свою судьбу. Говорят, что и самоубийств очень много. «Экономика пузыря» потерпела крах; из-за этого, вдобавок к ужасающей ситуации с работой и ухудшению отношений между людьми, те, кто попал под внезапное сокращение, не имея возможности посоветоваться ни с семьей, ни с друзьями, продолжают страдать в одиночку и в итоге ищут выход в совершении преступления или в самоубийстве. Наше сегодняшнее дело, конечно, связано с проблемой ухода за страдающими болезнью Альцгеймера, да; но если б подсудимый посоветовался с кем-нибудь, возможно, это убийство можно было бы предотвратить… Очень жаль, что так произошло.
Фудзибаяси подумал, что это удивительно точное мнение. Однако последняя фраза резанула его.
— Но, начальник, по-моему, сложно сказать, что подсудимый хорошо ухаживал за женой. К тому же, хотя причина и неизвестна, убив жену, он бросил тело и уехал в Токио…
Цудзиути нахмурившись, откровенно продемонстрировал, что ему неприятно слышать это.
— Фудзибаяси-кун, нельзя заранее делать выводы.
Не став развивать эту тему, Цудзиути повернулся к двери. Секретарь Акита заглянул и сообщил, что пора начинать.
По традиции, они выходили в соответствии с рангом: во главе шел председатель суда Цудзиути, следующим — младший судья Каваи, и замыкал тройку помощник судьи Фудзибаяси.
Проходя по специальному коридору для судей, он немного сожалел о том, что сказал. Несмотря на мягкую манеру вести себя, Цудзиути был ревнив и к тому же высокого мнения о себе, поэтому не позволял подчиненным высказывать свое мнение или возражения. Он принадлежал к тому же крылу, что и председатель территориального суда — они тесно общались, — поэтому, возможно, докладывал ему даже о незначительных промахах своих подчиненных.
Нужно быть благоразумным. Так твердил себе Фудзибаяси. Если выполнение им своих служебных обязанностей получит низкую оценку, его могут отправить в какую-нибудь глушь, и ездить в Сэтагая станет, скажем так, проблематично…
Зал суда № 3. Перед дверью, предназначенной для судей, стояли в ряд три фигуры в мантиях, напоминавшие три тени. Цудзиути взглянул на часы. Глядя на него, Фудзибаяси тоже посмотрел на часы. Ровно 10 часов. «Ну, пошли», — тихо произнес Цудзиути и, поднявшись на три ступеньки вверх, толкнул двустворчатую дверь. За ним последовал Каваи.
«Сегодня или никогда», — как обычно, произнес про себя Фудзибаяси и вслед за первыми двумя переступил порог зала суда.
3
— Встать!
Громкий голос судебного пристава эхом отозвался в зале суда, в котором не было окон, и все присутствующие встали. Первым, поклонившись, занял свое центральное место председателя Цудзиути. Волной прокатился шум — это люди вновь усаживались на свои места. Фудзибаяси устроился слева от Цудзиути и посмотрел вниз в сторону, где сидел подсудимый. Высота на уровне трех ступенек, на которые они поднялись при входе в зал, отражала огромную пропасть, разделяющую тех, кто смотрел сверху, и тех, на кого смотрели сверху.
Кадзи Соитиро, по обеим сторонам от которого стояли два конвоира, сидел, слегка опустив голову. Лицо его было видно плохо, но при взгляде на белый затылок и ноги в сандалиях создавалось впечатление, что ему холодно.
Из тридцати предназначенных для зрителей мест была заполнена примерно половина. Похоже, что присутствовали представители всех тринадцати юридических изданий. Людей, похожих на родственников подсудимого и членов семьи умершей, видно не было. На последнем ряду в левом углу сидела группа из пяти мужчин в костюмах, все с каменными лицами. Скорее всего, это были люди из полицейского управления, однако они не были похожи на следователей, пришедших услышать собственными ушами, что скажет подсудимый. Возможно, это люди, относящиеся к административному департаменту. Дело Кадзи сильно тряхнуло все полицейское управление.
Похоже, что обычной публики не было. В последнее время нередко происходят неординарные происшествия, приводящие публику в изумление и потрясающие ее. Но даже события, привлекающие вначале всеобщее внимание, быстро забываются — в случае если обвиняемый не является известной личностью или если они не связаны со скандальными фактами и не имеют сенсационную окраску. Однако даже если о них и не забудут, специально прийти на рассмотрение дела публика может, только чтобы получить сильные эмоции. А тут… Инспектор полиции. Убийство жены. Болезнь Альцгеймера. Подобные выражения, относящиеся скорее к сфере социальных проблем, хоть и могут заставить людей впасть в уныние, но «зрелища» не обещают.
