Пожалуй, в этих обстоятельствах ей стоит достать из чулана весь запас хороших манер и играть роль благодарной гостьи, чтобы сумасшедший старик, чего доброго, не выставил ее за дверь. Не самая приятная работа, но и не самая сложная на свете, пожалуй.
Холера вздохнула и двинулась следом.
Дом этот сразу произвел на нее странное впечатление. Это впечатление возникло в тот миг, когда она переступила его порог, и в дальнейшем только усиливалось, однако сформулировать его было не проще, чем сложносоставную команду на адском наречии.
Он был… Просторным. Совсем не те каморки, что липнут друг к другу боками, точно в Грейстэйле, точно жабья икра, или неухоженные сумрачные кельи Блауштадта. Высокие потолки, просторные комнаты — не одна, не две, а целая анфилада — широкие, хоть и наглухо закрытые ставнями, окна.
Пожалуй, дом был даже уютным, в нем водилась мебель, висели картины, где-то в отдалении маячил даже шахматный столик с расставленными фигурами. Но уют этот показался Холере весьма своеобразным. Каким-то… сухим?
Сухой старик и сухой дом. Саркома наверняка нашла бы, что съязвить по этому поводу. Утомленная погоней Холера не собиралась напрягать свое остроумие лишний раз, сосредоточившись на том, чтобы не отставать от старика, спокойно ковыляющего вперед с монотонностью грузового аутовагена.
Несмотря на отлично обставленный интерьер и отсутствие пыли дом казался необжитым, запущенным. Точно сердцевинка высохшего грецкого ореха, в которой вместо спелого золотистого ядра обнаруживаешь лишь тонкие серые перегородки и труху.
Это из-за жары, подумала Холера, жалея, что так и не завела себе веер. Просто отчаянно топят здесь.
Тепло, которое поначалу показалось ей блаженным, быстро сделалось удушливым, обкладывающим все тело, точно плотная нечёсаная шерсть, почти раздражающим. Не потому, что в доме в самом деле было сильно натоплено, скорее, из-за застойного духа, царившего здесь. Судя по всему, окна не открывались со времен восхождения на престол последнего императора, отчего внутри комнат установился мертвый удушливый штиль, не нарушаемый даже малейшим сквознячком. Ну, старику в его возрасте, наверно, это и полезно, а вот всем прочим… Что ж, теперь понятно, отчего он выглядит как обтянутый тряпьем скелет. В этом сухом склепе он за долгие годы попросту высох, как вяленая рыба, тепло высосало из его тела все соки и жир.
— А здесь мило, — произнесла Холера сквозь зубы, борясь с желанием стянуть с себя мокрый колет, — Сами придумывали интерьер?
Хозяин, ковылявший впереди, на миг приостановился.
— Всенаправленный поручитель возобладает над вялой стихией, — провозгласил он своим спокойным негромким голосом, — Долженствующе.
Ну, еще бы! Холера фыркнула. Скорее ворона на площади споет «Броккенских чертовок», чем этот мешок с костями выдаст что-то осмысленное. Что бы ни помещалось в его голове, оно давно уже перемешалось, высохло и не представляло ни малейшей ценности. Странно, что это чучело еще способно передвигаться на своих двоих и совершать подобие осмысленных действий…
Странный дом и странный старик. Они оба определенно ей не нравились, но это не было поводом отказаться от радушного и весьма своевременного приглашения. По правде сказать, ей не нравилось дохера народу в Брокке, а этот как будто был не опаснее прочих. По крайней мере, не бросался на гостей с ножом, не кусался и не вытворял тех штук, которые вытворяют обычно городские сумасшедшие. Даже если он внезапно сделается буен… Холера мысленно хохотнула. Если этот ворох иссохших костей попытается причинить ей вред, хватит хорошего щелбана, чтоб вышибить из него заплутавший среди костей дух.
Вскоре она поняла причину царящей внутри сухости, которая уже не казалась ей приятной, напротив, удушливой, как вуаль из чрезмерно плотной ткани, натянутая на лицо.
Все оконные ставни в доме были накрепко заперты. Мало того, что заперты, кто-то потратил немало времени и сил, чтоб полностью оградить себя от внешнего мира, кропотливо законопатив даже мельчайшие щели в них варом, войлоком и жеванной бумагой. Подобные меры, без сомнения, были действенны. Лишившись даже мельчайших щелей, сквозь которые мог бы пробраться сквозняк, дом стал собирать в себе тепло, точно огромный пузырь из овечьих кишок, при этом почти лишившись циркуляции воздуха.
Черт, неудивительно, что внутри стоит такой спёртый и липкий дух!
Холера с отвращением втянула носом воздух. Только миновав прихожую она стала ощущать царящий здесь неприятный запах, отдающий землей и кисловатый, похожий на тот мерзкий душок, что стоит в жаркие дни над прилавками флэйшхендлеров. Это был запах тлена, сухого некроза, который медленно пожирал все содержимое дома, включая мебель, портьеры, перекрытия, ковры и прочий скарб. Неудивительно, что за долгие годы он превратил в живую мумию и самого хозяина.
Гадостный дух, после которого невольно хочется промочить горло глотком холодного и сырого броккенбургского воздуха, ядовитого от количества сгоревших в нем чар.
Неприятный дом. Неуютный, душный, затхлый. Но это, черт возьми, был настоящий дом, глубоко укоренившийся в камне Броккена, точно зуб в челюсти. У нее самой никогда не было места, которое она могла бы назвать своим домом, а кровати, чаще представлявшие собой дрянную койку, чем царственное ложе, редко принадлежали ей больше, чем на одну ночь.
Если разобраться, даже каморка в Малом Замке, где она ютилась, не принадлежала ей. Она была собственностью «Сучьей Баталии», которая милостью магистра Вариоллы была отдана ей во временное пользование, не более того.
Однако жить в таком доме она бы, пожалуй, отказалась даже если бы ей за это приплачивали. Душно, затхло и жарко. И этот запах…
Холера затрясла головой, чтобы вышвырнуть никчемные мысли. Ей не придется здесь жить, деля дом с сухим старикашкой, это лишь ее временное убежище и в этом качестве лучше многих других вариантов. Только и всего.
Старик выглядел не более опасным, чем засушенная веточка флердоранжа, выпавшая из старой книги, но Холера всякий раз едва не вздрагивала, наткнувшись на взгляд его бесцветных глаз. Двигался он как кукла, чьи нити удерживает рука ребенка, порывисто и с отчетливым скрипом шарниров.
Интересно, кем он был, прежде чем выжил из ума и сделался затворником, мумифицировав себя заживо?
Заклинателем демонов, дерзнувшим достичь тех высот власти, которые не по чину человеческому существу?
Ученым-алхимиком, которого гордыня привела к краху в попытке создать Философский камень?
Невоздержанным гедонистом, жаждущим постичь все виды удовольствий, которые может предложить Ад?
Черт, даже гадать бессмысленно. У человека, живущего в Броккенбурге, возможностей сойти с ума больше, чем оспин на лице у доярки. Самый простой способ из известных Холере, заключался в проявлении небрежности по части магических дел. Узоры чар это не только невидимые ручейки энергии, которая, будучи высвобожденной, легко превратит неосторожного заклинателя в щепотку пепла внутри его собственных пуленов
[29]. Это еще и тропинки, ведущие вглубь Адского царства, в измерения, которые гибельны для человеческого разума, поскольку основаны на законах мироздания, невозможных для осмысления, и подчиняются логике Ада, которая сама по себе способна сварить вкрутую мозг прямо в черепе. Неудивительно, что чародеи, проявившие излишнюю самонадеянность в изучении этих троп, часто кончают жизнь в виде вопящих безумцев.
