Дельфины даже изобрели специальный язык для общения с рыболовами, чтобы указывать им, где забрасывать сети. Они сообщают информацию движениями головы и хвоста, и эта система знаков передается из поколения в поколение. Более того, сотрудничающая с людьми группа дельфинов выработала собственные культурные особенности и предпочитает оставаться в своем кругу, не смешиваясь с другими дельфинами. Акустические замеры издаваемых ими звуков показали, что дельфины, взаимодействующие в Лагуне с человеком, имеют оригинальный “акцент”, издают особые свисты, отличающие их от других дельфинов того же вида, не “разговаривающих” с человеком. Рыболовы тоже создали специальные выражения, особый жаргон для общения с дельфинами. Они научились узнавать каждую особь и дали имя каждому дельфину. Под водой дельфины тоже называют друг друга по именам. Так две культуры встречаются на песчаных отмелях Лагуны: две истории, надводная и подводная, пишутся совместно, на португальском языке и свистом дельфинов.
Отношения между людьми и морскими существами не обязательно основываются на сотрудничестве ради поиска пищи. Часто они являются следствием взаимного и абсолютно бескорыстного любопытства.
В проливе Типута в Полинезии мне довелось во время погружения наблюдать под водой за афалинами, и я стал свидетелем невероятного общения с ними. Большие дельфины обычно идут на контакт с ныряльщиками, чтобы поиграть с ними. Они хитрые и дружелюбные и настолько стремятся к физическому контакту, что иногда приходится притворяться равнодушным и не поддаваться желанию приласкать их, чтобы они оставались дикими и свободными. Появление дельфина под водой – нечто нереальное. Кажется, что видишь перед собой декорации для киносъемки и муляж, настолько эти существа одновременно идеальны и необычны.
Две афалины плавали поблизости, заинтригованные и самой нашей группой дайверов, и пузырями воздуха, поднимавшимися от нас к поверхности. Одна афалина наблюдала за нами краем глаза. Спокойно и с понимающим видом она покружилась в центре занавеса из пузырьков и остановилась, откинувшись на спину, словно пребывая в невесомости. После этого она стала выполнять плавниками мелкие движения, изогнув спину, притворяясь неловкой и выдувая дыхалом большие фонтаны пузырей над головой. Встретив ее насмешливый взгляд, я испытал простую радость человека, понявшего шутку: я догадался, что дельфин передразнивает нас. Он увидел, как мы неуклюже перемещаемся в воде и пускаем пузыри, и постарался повторить за нами движения, утрируя их. Пытался ли он что-то узнать о нас с помощью безусловного рефлекса имитации, или просто подшучивал над нами? Он наверняка отвечал на этот вопрос своими загадочными свистами, но мы не могли их расшифровать. И все-таки, даже не понимая язык друг друга, мы общались в ходе этой игры в подражание, достигнув вполне реального взаимного согласия. На этот раз океан смотрелся в нас словно в зеркало.
Настоящие диалоги с морскими существами, искренние и устойчивые, никогда не требовали от нас понимания их языка или обучения их нашему. В принципе, это в какой-то мере осуществимо: в неволе удается научить дельфинов и тюленей распознавать много “слов” и действовать в соответствии с ними. Но в таких случаях человек стремится к тому, чтобы его послушались, а не выслушали.
Имрагены, австралийские аборигены или ныряльщики с островков в проливе Типута не собираются обмениваться с дельфинами словами, им нужно разделить с ними то, что лежит за пределами слов. Они не дрессируют животных, обучая их человеческой речи, но сами стараются стать частью их мира. Каждый интерпретирует звуки партнера по-своему, не до конца их понимая, однако намерения “собеседников” преодолевают языковой барьер. Почему бы не помечтать о том, как однажды ученые расшифруют язык морских созданий? Возможно, ученые даже сделают наш язык доступным им, и тогда мы будем переводить реплики участников диалога. Но этот перевод не обязателен для того, чтобы разговаривать с жителями моря, как это удавалось некоторым на протяжении тысячелетий.
Такие диалоги без слов воодушевляют и могут даже служить примером того, как людям следует вести диалог друг с другом. Ведь у каждого человека собственный язык, примерно как у дельфинов и людей, и этот индивидуальный язык другим никогда не удается понять до конца. В разговоре мы слишком активно стараемся добиться от собеседника полного понимания. Пытаемся говорить на его языке или заставить принять наш. А что, если бы каждый из нас изъяснялся максимально свободно, естественно, на свой собственный манер, в своем собственном стиле? И слушал бы собеседников просто сердцем, не стремясь все переводить, и точно так же сам бы не опасался быть частично непонятым? Дельфины разговаривают на своем дельфиньем языке, люди на своем человеческом, и тем не менее в волнах полинезийских морей они слышат и понимают друг друга.
Морские птицы следуют этому принципу, когда кричат во все горло, летая в поисках анчоусов и общаясь в небе над морем. Крачка, например, пищит, завидев что-то интересное, и предупреждает об этом других: чайки и буревестники, а также люди на кораблях и киты слышат ее голос и обращают внимание на ее сигналы. И не важно, что никто не понимает, о чем конкретно оповещает крачка. Эта маленькая белая птичка, способная мигрировать от одного полюса к другому, настолько харизматична, что увлекает за собой любое существо, заводя его своими сверхвысокими криками. Я открыл для себя этот захватывающий диалог между птицами, когда судьба свела меня с представителем другого вида, восхитительным и ярким – синим тунцом.
Глава 12
Увидеть тунца и ахнуть
Гадания по полету птиц. – Консервные банки с тунцом или музыкальные шкатулки? – Возвращение синего тунца
Тунец вошел в мою жизнь, вероятно, тем же способом, что и в вашу – в треугольном сэндвиче с сырыми овощами или в консервированном салате из школьной столовой. Иными словами, в виде крошек.
Много лет спустя я увидел великолепное животное, служившее источником тех самых крошек.
На полпути между континентом и Корсикой горизонт берет тебя в кольцо. Некоторых пугает это бесконечное открытое море, раскинувшееся по кругу, на 360 градусов. Страшит и голубая бездна внизу. Головокружение вполне оправданно: корабль проплывает над пропастью глубиной две тысячи метров, проходя над крутыми горами и глубокими каньонами, прячущимися в безбрежной синеве.
Однако меня одиночество открытого моря всегда ободряло. Когда сидишь на палубе, в центре этого ровного, гладкого пространства, возвышаясь над ним, видишь издалека все, что может перед тобой появиться.
Свет дня подбирался к краям неба и рассеивал утреннюю оранжевую завесу, распуская ее в размытой голубизне. Мы, щурясь, вглядывались в барашки на морской поверхности. На востоке вода резала глаза словно зеркало, как будто на нее пролилось солнце, образовав пылающую лужу, а на западе интенсивный темно-синий цвет успокаивал глаз.
