Сначала ничего не происходило. Бескрайняя спокойная поверхность, где-то образуются новые барашки. Изредка несколько заблудившихся волн. Только вода и воздух.
– Там вроде что-то есть?
Только что между окулярами моего бинокля проскочила микроскопическая точка.
– Где?
– На пять часов.
– И правда, похоже на птицу.
И тут появилась белая точка, возникнув из пустоты. Птицы на море иногда материализуются удивительным и неожиданным образом. Они сидят прямо на поверхности, в провале между волнами, скрываясь от самого внимательного наблюдения в бинокль, и вдруг объявляются на краю неба.
Птица летела по прямой, строго вперед, и выглядела решительно.
– Похоже на крачку. Давайте за ней.
Вскоре крачек было уже две, потом десять, и все они появились ниоткуда, словно по волшебству, и летели строго в одном и том же направлении. Они перекрикивались оживленными голосами и были уверены в себе.
Тут на уровне воды мы увидели малых буревестников, летящих по замысловатой кривой. Небо заполнилось бесчисленными чайками, словно туда только что швырнули пригоршню соли с перцем. Они угловато кружились над морем.
Крачки набрали высоту, лихорадочно подымаясь и опускаясь. Одна из них вдруг резко развернулась, распустив хвост веером, и полетела в обратном направлении. С той стороны на горизонте нарисовалась тонкая белая линия. Ее-то крачка и заметила. Вместе с мириадами птиц, слетавшихся с громкими криками, мы последовали за крачкой. И вдруг море закипело.
Его поверхность на сотни метров мгновенно покрылась бурлящей пеной, послышался сильный гул, прорезаемый громкими всплесками. Вытолкнутые к поверхности анчоусы тысячами метались, спасаясь от хищников и ярко сверкая. Северные олуши пикировали, пронзая пену словно копья. Дельфины быстро перемещались в разных направлениях, оставляя за собой пенные борозды. Крачки тучами стремительно влетали в воду, а буревестники кидались в море вниз животом в каком-то детском опьянении. Я едва успел заметить поблескивание массивных и темных веретенообразных фигур, которые вздымались в воздух, снова ударяли по поверхности и выбивали из нее снопы радужных брызг. И вдруг раздался страшный, оглушительный, потрясающий крик тунца.
Синий тунец
Крик тунца пришел из глубины веков. Он звучит в ушах обитателей Средиземноморья уже более пяти тысяч лет. В разные эпохи он менял высоту и звучал по-разному.
Для наших предков эпохи неолита криком тунца была единственная долго длящаяся нота, которую дозорный племени выдувал из большой раковины. Он неделями ждал на вершине скалы этой ежегодной встречи с тунцами, когда они мигрируют и проплывают между скалами и берегом. Каждый вечер он вспоминал многочисленные легенды об этих сияющих животных, наделенных гигантской силой, всматривался в них в своем воображении, и эти легенды, а также долгое ожидание иногда заставляли его забывать, как тунцы выглядят в реальности. Тогда он разглядывал стены пещер, где предки рисовали углем эти творения природы, и вспоминал, на что они похожи. Когда же дозорный наконец-то видел тунцов, возникших прямо перед ним в прозрачной воде каланки
[18], причем видел их в цвете, а не только черными контурами, он дул от всей души в гигантскую перламутровую раковину.
Археологические раскопки свидетельствуют, что племена эпохи неолита ловили тунцов недалеко от некоторых скалистых мысов, там, где вдоль берега шли отмели и рыб можно было окружить, загоняя на берег. Наскальная живопись на стенах пещер в Провансе, на Сицилии или на Крите показывает культурное значение этих животных, а также вооружение гарпунеров, которые на них охотились. Умение справиться с тунцом с помощью доисторических орудий лова наверняка было сродни подвигу и тоже породило множество легенд.
Дело в том, что синий тунец наделен недюжинной силой. Он приспособлен к жизни в открытом море, в просторах волнующейся синевы.
У тунца нет убежища, где можно отдохнуть, поэтому он всегда плавает, не останавливаясь. Он живет как вечный странник, перемещаясь вместе с течениями. Тунец плывет даже во сне. Если он остановится, то пойдет ко дну и утонет, потому что дышит, только когда движется вперед. Чтобы его жабры функционировали, по ним обязательно должен проходить непрерывный поток воды. Его тело почти целиком – один гигантский мускул, питаемый огромным сердцем. Все остальные внутренние органы сведены к необходимому минимуму. Для насыщения этой громадной мышечной массы природа наделила тунца дыхательной и кровеносной системами, самыми эффективными во всем животном царстве.
Однако для получения энергии, требующейся для кочевой жизни, тунцу нужно непрерывно поглощать пищу. Косяки анчоусов, криля, сардин, скумбрии… тунца все устраивает. Если понадобится, он готов есть и медуз: тогда ему придется ежедневно съедать их в количестве, равном его собственному весу, – только так он сможет обеспечить горючее для своего вечного движения. Он пожирает их столько, что размер популяции тунцов – важный фактор, определяющий, будет ли у наших берегов “год медуз”. С таким аппетитом юный тунец растет очень быстро. В молодости он ежегодно удваивает вес.
Поэтому уже в первый год жизни тунец способен пересечь Атлантический океан за 60 дней. А для перехода из теплых вод Багамских островов в ледяные воды Исландии он умеет повышать температуру тела, делая ее выше температуры окружающей воды: тунец – единственная теплокровная рыба.
“Чудо природы”, писал о нем Аристотель, который, между прочим, всего этого не знал.
Крик тунца звучал и для греков с римлянами, тонких ценителей его мяса, которое они доставляли в амфорах во все порты античного мира и лакомились им с оливковым маслом после нескольких лет созревания. В те времена тунец водился в таком изоби лии, что, по слухам, флот Александра Македонского вынужден был выстраиваться в боевой порядок, чтобы противостоять гигантской стае, препятствующей проходу кораблей.
Лучшие умы древности пытались разгадать тайну миграции тунцов. Выяснить, почему эти великие путешественники вдруг исчезают за пределами известного мира, а потом обязательно возвращаются, всегда следуя одним и тем же путем. Аристотель был убежден, что тунцы слепы на левый глаз и, соответственно, берег у них всегда справа – вот почему они обходят Средиземное море по периметру. Он также считал, что тунцы должны пугаться сверкания белых утесов на входе в Черное море, из-за чего они в процессе миграции отклоняются от правильного пути и делают крюк.
Со времен Аристотеля о тунцах стало известно гораздо больше, однако маршрут их передвижений остается непроницаемой тайной.
В Средние века рыбаки превратили крик тунца в свои песни. В ставной невод, в эти большие лабиринты сетей, установленных у берега, попадали заблудившиеся группы тунцов и оказывались во власти гарпунеров. Это была опасная работа: войти с крюком в руках в стаю обезумевших тунцов, в гущу пены и крови, и постараться изолировать и убить огромную рыбину, добывая пропитание для нескольких семей. Чтобы подбодрить себя, заходя в сети, мужчины распевали хором и каноном. Технология ловли ставным неводом отрабатывалась и совершенствовалась всеми средиземноморскими народами, и каждая цивилизация, дополняя ее какой-то деталью, заодно прибавляла к песне куплет. В сегодняшних песнях ловцов ставным неводом перемешаны мольбы из Библии и Корана, суеверия Римской империи и иберийские легенды, и это на языках всех уголков Средиземного моря.
