Майор смотрел на человечка, возмущенно ерзавшего на своем стуле. Этот карлик в его черном костюме с подтяжками, с его шляпой на коленях ужасно походил на сантона
[57] и выглядел здесь так же нелепо, как монах с тонзурой, в рясе и наплечнике смотрелся бы в клубе «техно».
Ньеман подумал: ему не помешает короткий сеанс электрошока. И в нескольких словах описал камень во рту погибшего. Якоб совсем уж изумленно вытаращил глаза: судя по всему, он этого не знал.
— Вам это ни о чем не говорит? — настойчиво спросил Ньеман.
— Э-э-э… нет.
— Может быть, это ритуал, связанный с вашей верой?
— Наверняка нет. Вы путаете религию с суеверием.
Он произнес последнее слово с явным отвращением: он был глубоко шокирован. Но Ньеман искренне не понимал, почему преломить хлеб или смазать лоб елеем лучше, чем запихать камень в рот трупа. Недаром же кто-то — он уже не помнил, кто именно, — сказал: «Если вы сидите в театре и все верят в то, что происходит на сцене, значит вы находитесь в церкви».
Впрочем, Якоб тут же завел новую речь — о жизни его общины, основанной на Библии и правилах, разработанных первыми анабаптистами.
И снова этот деревянный язык — из того дерева, которое идет на распятия и ясли.
Ньеман много кого повидал на своем веку. И лжецов, и обманщиков, и мифоманов, притом не одну сотню. Он знал, чувствовал, что Якоб лжет, но никак не мог разгадать причину.
— Когда вы намерены освободить наших сезонников? — спросил наконец святоша.
— Это решит следствие.
— Но я ведь специально указал господину прокурору на то, что…
— …что урожай не должен пострадать. Я вас понял.
Якоб встал и наградил его приторной улыбкой. Как будто он собирался вернуться на свое место в витрине рождественских сантонов.
— Время не терпит, — сказал он извиняющимся тоном.
Ньеман проводил его до порога жандармерии и посмотрел ему вслед со снисходительной усмешкой, какой провожают доброго старого шута.
Возможно, в часовне Святого Амвросия действительно произошла кража. Возможно, ее целью были скрытые фрески…
Но Якоб не имел к этому никакого отношения.
Зато последующее ритуальное действо было явно адресовано ему и другим Посланникам.
Мобильник Ньемана завибрировал в кармане с синхронностью, которая понравилась бы Карлу Густаву Юнгу
[58].
Майор взглянул на экран: имя вызывающего отсутствовало. Но он тотчас узнал номер.
28
— Чем объясняется этот десант в Обитель?
— У меня не было другого выхода.
— Что это значит? Что стряслось?
Ивана говорила с нескрываемой враждебностью, но Ньеман был так рад услышать голос девушки, что даже не подумал осадить ее. Ему казалось, что она скрывается где-то в подлеске, приникнув ухом к своему мобильнику. И эта воображаемая картина больно уколола его. Но он все же собрался с мыслями и коротко обрисовал ей ход расследования.
— И вы упекли за решетку парней, у которых и без того полно проблем? Лучше вы ничего не придумали?
— В настоящее время я занимаюсь местными правонарушителями. По-моему, это вполне логично, разве нет?
— Я с утра до ночи общаюсь с сезонниками. И могу вас заверить, что среди них точно нет ни любителей искусства, ни тех, кто хоть что-то знает о религиозной культуре. Если это убийство, то оно связано с ритуалами и верованиями Посланников.
Майор усмехнулся: он был вполне согласен с ней. Но во всем этом деле фреска сыграла свою роль — он это нутром чуял.
— Сегодня днем я видела вашу alter ego, — продолжала Ивана.
— Кого-кого?
— Вашу грудастую жандармиху.
Эта характеристика уязвила его, он сам не знал почему.
— Расскажи-ка лучше, что ты раскопала.
Ивана скупо, короткими сухими фразами, передала ему свои впечатления от общины и ее членов. Как ни печально, она ничего не обнаружила.
— Это все? — пробурчал Ньеман.
— Я тут подружилась с одной девушкой. Но мне еще нужно время.
— А вот времени-то у тебя как раз в обрез.
— Это очень закрытое сообщество. И насильственное вторжение в него исключено. Ваш рейд и без того уже наделал шума. Но тут есть еще кое-что…
И она начала рассказывать ему фантастическую историю о ночных черных мессах.
— Там говорили о каком-то звере. Das Biest.
— Что это значит?
— Понятия не имею, но… я почуяла его присутствие. Присутствие зверя…
Ньеман решил, что нужно поскорей вытаскивать оттуда Ивану, пока она не ушла с головой в темную пучину этого фарса.
— У меня к тебе поручение, — сказал он, стараясь вернуть ее к серьезной теме. — Посланники сложили обломки свода где-то у себя в Диоцезе. Некий Якоб заверил меня, что мы можем их увидеть, но я почти уверен, что он нас надует.
— И что?
— Найди их. Они там, в Обители. И чутье мне подсказывает, что один из ключей к разгадке нашего дела — именно эта труха.
— А если я их отыщу, что мне с ними делать?
Ну вот, снова этот ее насмешливый тон, на грани провокации. Разговоры с ней грели ему сердце, и в то же время внутри разверзалась какая-то пустота.
— Ну, по крайней мере, мы будем знать, что они там находятся, и сможем сделать обыск.
— Я смотрю, у вас это входит в привычку.
— Ивана, разыщи мне эту фреску. И как можно скорей. Ты поможешь нам сэкономить драгоценное время.
Она уже собралась отключиться, как он торопливо добавил:
— Ивана!
— Что?
— Только будь осторожна. Мы понятия не имеем, во что вляпались.
Ивана было хихикнула, но смех тут же застрял у нее в горле.
— Кому вы это говорите!
29
— Эй, проснись!
Марсель по своей привычке курил «травку», разлегшись на скамье возле обеденного стола, да так и заснул с косячком в зубах. А в ночи, как всегда, гремело фламенко, разве что теперь в музыке звучала трагическая нотка — дань сочувствия плененным собратьям.
