— Периметр безопасности. И прочесать окрестности, — приказал он.
— Что мы ищем? По-прежнему труп?
— Да.
— А техникам что делать?
— Пускай обыщут зону вокруг дуба, труп лежал у самого дерева. Там наверняка остались следы, отпечатки обуви…
— А кому вы звонили?
Ньеман, не ответив, сунул мобильник в карман.
Затем, поколебавшись, бросил:
— Пошли к машине.
47
Твой час пробил, парень…
[88]
Подойдя к «рено», он взглянул на свою помощницу. Сейчас, закутанная в свою парку, в черной шапке до глаз, она была похожа на водительницу снегоуборочной машины. И вот тут он коротко рассказал ей про Ивану, внедрившуюся в ряды сезонников, про ее севший мобильник, про сведения, собранные внутри Обители, и предполагаемое убийство Марселя…
Деснос слушала его словно сквозь стену ветра и холода, нервно кивая и кусая губы. Она пыталась осознать не только эту новую информацию, но еще и тот факт, что Ньеман с самого начала водил ее за нос.
— И когда же вы собирались посвятить меня во все это?
Сперва он решил дать ей утешительный ответ, потом все же склонился к откровенности:
— В самом конце расследования, когда убийца будет пойман.
— То есть в час своего триумфа, не так ли? Самый умный сыщик, который всех обвел вокруг пальца…
— Именно так. Команда из Парижа пришла к финишу первой.
Он произнес это с едкой иронией и презрением к самому себе, к своему идиотскому честолюбию.
— А не пошли бы вы куда подальше? — выдохнула она, круто повернулась и зашагала прочь в своей пухлой куртке, похожей на раздутый корабельный парус.
— Стефани! — крикнул Ньеман, нагнав ее и схватив за плечо. Но ее взгляд обжег его, как пощечина. Ее лицо пошло пятнами то ли от ледяного ветра, то ли от обиды и гнева. — Послушай, все это — внедрение Иваны, и зарытый мобильник, и тайные телефонные переговоры — моя ошибка. Поверь мне, я первый сожалею об этих глупостях. Но теперь нужно как можно скорее вытащить оттуда мою помощницу, все проколы я беру на себя. А ты…
— Мне плевать на ваши признания.
— Да плюй сколько хочешь! — взревел он. — Но у нас два мертвеца. В первом случае нам трудно доказать, что имело место преднамеренное убийство. Во втором — у нас вообще нет трупа. А посреди этого бардака — моя помощница, нет, гораздо больше чем помощница, сейчас некогда объяснять, — которая изображает сезонницу в их Обители, где, уж извини, все сильней воняет смертью. Так вот, ты мне сейчас очень нужна!
Они стояли лицом к лицу, покачиваясь под ветром, как два моряка на палубе.
— Мы с тобой вместе, — продолжал он, — должны выручить Ивану и расследовать оба эти чертовы убийства. Давай докажем всем, что полицейский и жандарм способны не только на то, чтобы щеголять в красивом мундире с форменным поясом, подтяжками и штрипками на штанинах…
Казалось, Деснос колеблется, но Ньеман чувствовал, что она уже приняла решение. На самом деле она с самого начала была на его стороне и теперь, конечно, не бросит следствие на полпути.
Ньеман умел распознавать прирожденных сыщиков с первого же взгляда.
Стефани сунула руки в карманы, и этот жест уже свидетельствовал об уступке, в сравнении с недавним взрывом бешенства. Ветер все яростнее надувал ее куртку, и рукава теперь стали вдвое толще.
— Ну и что дальше с этим расследованием? — спросила она, нервно щурясь.
Ньеман от души расхохотался:
— Понятия не имею!
48
— Какого черта вы здесь делаете?
Они только что приехали в жандармерию, и сейчас она походила на горный приют, куда ввалилась орава парней, закутанных в теплые парки, — казалось, им не хватает только спальных мешков.
Посреди холла стоял реставратор мозаик и фресок Макс Лехман, со своими мушкетерскими усиками и мягким взглядом.
— Я привез вам заключение, которое вы просили, — ответил он, явно растерянный грубым вопросом майора.
Ньеман, хоть убей, не помнил, о чем он его просил.
— А почему ночью?
— Я так понял, что это срочно. Речь идет о датировке фресок.
Ньеман тут же сменил тон и дружески похлопал его по плечу:
— Ну да, конечно! Извините меня. — И он обратился к Деснос: — Ты не найдешь нам свободную комнату?
Через несколько минут они сидели втроем в кабинете на втором этаже.
Все помещения здесь выглядели одинаково стандартными: мебель из металла и плексигласа, линолеумный пол и стены, залепленные плакатами с правилами поведения для граждан. Плафоны добавляли впечатлений особо непонятливым, окрашивая их лица в мертвенно-белый цвет.
— Дело в том, что мы располагаем инструментарием, который…
— Нет, избавьте нас от технических подробностей.
Лехман поднял брови: он явно не одобрял манеры собеседника. Однако смирился и начал торопливо перелистывать свое заключение. Его длинные гибкие пальцы напоминали кисти художника.
Ньеман видел какие-то мелькающие цифры, кривые, уравнения, а в голове у него было совсем другое: труп — с камнем во рту, второй труп — человека, считавшегося пропавшим, и его юная славяночка, угодившая в секту убийц. Не время заниматься уравнениями.
— Я вам уже рассказывал о технике buon fresco?
[89] — безмятежно спросил реставратор.
— Лехман, вы понимаете французский язык? Мне нужны только выводы!
Но тот отмел его требование взмахом руки.
— Вы, видимо, торопитесь? — сухо спросил он. — Ладно, тогда слушайте: ваши «скрытые» фрески написаны в двадцатом веке.
— Постойте-ка… Вы говорите о тех фресках, что были скрыты под слоем восемнадцатого века?
— Вот именно.
— Да как же это возможно?!
— Невозможно, и тем не менее…
Ньеман положил руки на пластиковую столешницу и, бросив взгляд на Деснос, прочел в ее глазах такое же изумление и непонимание.
— Но, мне кажется, я нашел этому объяснение. Мы использовали технику, чтобы параллельно датировать верхние фрески. Так вот, это тоже фальшивка.
