Европейцы стали первыми и на протяжении долгого времени оставались единственными, кто осуществил прорыв за пределы картин мира, представлявших собой распространение вширь изначальных, начинающихся «от пуповины» представлений. С этим был связан также и выход из так называемого жизненного мира. Они первыми связали опыт плавания в открытом океане с деятельностью по конструированию картины мира. На основе познаний, обретенных в области астрономических исчислений и в области навигации – то есть на двух фронтах сразу, – они стронули с места старую, идущую «от пуповины» картину мира и таким образом впервые удалили Землю из центра, куда ее ставили древние варианты этой картины, – и все это произошло в ходе некоего процесса, который мы описываем с помощью затертого выражения «коперниковский переворот». Этот процесс привел к тому, что был начат приносящий беспокойство новый цикл производства картин мира, который был непосредственно связан с выходом на океанский простор, а позднее – в воздушный океан – с началом воздухоплавания и в космос – с началом космонавтики. Земная глобализация, нашедшая свое выражение в создании глобуса Земли, стала результатом деятельности астрономов, математиков, торговцев, моряков и множества весьма неоднозначных, подчас темных фигур. На этой фазе реальная протяженность планеты исследовалась с использованием медленных средств сообщения; в результате этого Земля предстала как нечто огромное, полное удивительных тайн и загадок. То, что происходит сейчас в процессе электронной глобализации, в геополитическом и геотехническом отношении основывается, конечно, на достижениях европоцентричного периода, протянувшегося с 1492 до 1945 года. Однако быстрые средства сообщения создают обратный эффект – в отличие от впечатления, возникшего в предшествующую эпоху, Земля кажется теперь маленькой и лишенной тайн.
Г. – Ю. Х.: Вы только что использовали две формулировки, которые могут указать нам направление дальнейшего разговора. Первый оборот таков: земля «выросла в размерах» до полномасштабной Земли. Это подчеркивает динамическо-эволюционный момент, на котором делает акцент и современная физика. Во-вторых, я бы указал на то, что Вы понимаете глобализацию не так, как ее принято понимать, – и это вытекает из Ваших исследований. Главный тезис Вашей книги таков: то, что мы называем новой глобализацией, есть лишь позднее следствие того, чем европейцы занимались с момента возникновения греческого чуда. Когда мыслящий человек античной Греции создал концептуальный образ мира и применил его в космологии, он поставил себя в «интеллигибельное, формальное и конструктивное отношение к Мировому Целому». Чем же отличается, в соответствии с этим, сегодняшняя глобализация от глобализации более ранних эпох? Какими уникальными собственными качествами она обладает?
П. С.: Современная глобализация – это следствие движения спекулятивных капиталов, которые в форме последних известий и новостных программ огибают Землю со скоростью света. Поэтому глобализация этого типа – синоним своего рода уничтожения пространства. Сегодняшнее понятие глобализации имеет угрожающий оттенок – хотя риторика либерализма и расхваливает ее как великий шанс для человечества. Она замалчивает те моменты, которые связаны с трудностями, и превозносит только те тенденции, которые указывают на сплочение мира и на возможность получения прибыли. Однако понятие <глобализации> в его современном употреблении позволяет без малейший недоразумений понять, что мы впутались в процесс уничтожения всех и всяческих разделяющих интервалов. Это ведет к тому, по отношению к вещам, которые происходят на большом удалении от нас, что мы оказываемся вовлеченными в такое же сопереживание и сострадание, как и по отношению к происходящему в нашем ближайшем окружении, и это ведет к тому, что реально протяженное, разделяющее, прерывное и освобождающее пространство устраняется все больше и больше. Большинство людей в нашей культурной сфере прекрасно ощущают происходящее исчезновение пространства, вызванное быстротой течения и абсолютизацией значения времени.
На этом фоне я предпринял своего рода попытку вернуть пространство, обрести его снова, трактуя его как идущий нам на благо простор и как принцип дискретности, прерывности – причем проделать это я постарался, используя как образные, так и понятийные обоснования. В отличие от экономистов – теоретиков глобализации я произвожу это выражение не от прилагательного «глобальный», а от существительного «глобус». Если произносят слово «глобальный», то обычно сопровождают его каким-то неопределенным движением руки, так что толком и непонятно, что именно оно должно значить. Когда произносят слово «глобус», то делают красноречивый жест – описывают рукой круг, способствуя тем самым возникновению благостного телесного чувства. Ведь говорится о вещи, состоящей только из округлостей.
Шар, который я возвращаю на сцену как подлинного героя всей прежней истории философии, гарантирует постижение благости форм. Гастон Башляр где-то сказал: «В сущности своей всякое существование есть благое бытие». Это высказывание становится исполненным смысла, если брать его в единстве с другим тезисом того же автора, гласящим: «Мир кругл вокруг округлого существования». Это – поразительные слова, потому-то они столь непривычны и чужды для восприятия современников. Рекламируется благостность всего округлого, невосприимчивость его к внешним вредным воздействиям, сущностная его благоустроенность – словно уже само по себе круглое есть нечто благое чисто морфологически. Я датирую первоначальное появление этой благой вести, связывая ее с размышлениями греков о шаре и о круге – размышлениями, возникшими две тысячи пятьсот лет назад одновременно с философией.
Г. – Ю. Х.: Образ круга и образ шара, таким образом, обосновываются Вами философски, затем – с позиций культурной антропологии, далее – с точки зрения социальной психологии, и иными способами. Это – ось, вокруг которой вертится весь Ваш проект, это – его ключевой пункт. Существовал ли, собственно, для Вас – как то можно было бы предположить – конфликт между энциклопедическим повествовательным характером Вашего способа представления материала и, скорее, медитативным или лирическим характером Ваших изначальных пространственных интуиций?
П. С.: Для меня этого конфликта на самом деле не существует. И я также не думаю, что интуиция и энциклопедизм – это реальные противоположности. Процесс прихода-к-миру у человека – это континуум, который интегрирует разрозненное и отрывочное. Если я настаиваю на том, что приход-к-миру есть континуум из непрерывного и прерывно-разрозненного, то эта формулировка должна указать на то, что, несмотря на все катастрофы и крутые повороты в жизни, которые с незапамятных времен происходили с человеком в отдельности и с целыми человеческими сообществами, все еще продолжает существовать эта уникальная мозаика рода людского, в которой он предстает во всем своем разнообразии, в его попытках жить вместе, с его обетами, которые нарушаются и даются снова. Стало быть, перед нами все еще континуум из прерывного и непрерывного. Сила этой формулы становится понятна, если попытаться заменить на противоположную по смыслу, то есть сделать акцент на отсутствии преемственности, на прерывности существования, как это предлагают некоторые формы мышления, ориентированные на философию различия. Они закрывают доступ к решению загадки непрерывности, о которой я утверждаю, что о ней еще никогда не думали достаточно серьезно. Это Непреходящее, которое все еще есть у нас и которое дает нам все, – единственная онтологическая предпосылка, имеющая значение в «Сферах II».
