Сходящиеся в пары крайности: Философское измерение глобализации
Г. – Ю. Х.: Благодаря всему, что было сказано, мы, как я полагаю, заложили определенные основы для того, чтобы понять переход от микросфер к макросферам. Попробуем еще раз уточнить, где та критическая точка, в которой происходит переход от малого к большому? Вы сказали, что вся история – это в действительности история «постоянной борьбы за расширение сфер». Как вы мыслите движение от бытия-внутри в интимном пространстве – к более масштабным сценам, к контактам с внешним, к социальным системам и глобальным техническим сетевым структурам?
П. С.: Чтобы ответить на эти вопросы, мне придется напомнить о том, что я работаю с моделью, которая имеет известное сходство со схемой исчисления бесконечно малых и бесконечно больших величин – или интегральных и дифференциальных функций. Мой исходный пункт, сферологический минимум, – это пара или диада. Задача состоит в том, чтобы описать кривую, проходящую от пары до мирового целого, – это генетическое движение метафизического стремления к всеобщности. Такая кривая – математический аналог того, что в науках о духе называется историей. Эта кривая была бы всего лишь такой историей, которая поддавалась бы исчислению, – историей, каждая точка которой может быть выражена функциональным уравнением. Задача, в соответствии с этим, может быть сформулирована так: начерти кривую или расскажи историю, которая, не прерываясь, ведет от минимума к максимуму. Обе крайние величины онтологически реальны: существует минимум, потому что я знаю, что существуют беременные женщины и существуют влюбленные пары, и существует максимум, потому что я знаю, что мы существуем в мире и это бытие-внутри реально. Итак, задача поставлена: начерти кривую, проходящую через крайние точки! Тут начинается драма: пока я ее черчу, я наблюдаю, как первая парная структура распадается, как внешнее влияет на внутреннее и как, в благоприятных случаях, сферы регенерируют в более высоком формате метафорически, социально и логически. Если мы начинаем с того, что в исходном пункте достаточно хорошо содержащийся ребенок и достаточно хорошая мать, пребывающие в достаточно устойчивом мире, образуют не слишком разладившуюся диаду, то нам будет легко принять программу дальнейших действий: нужно переходить на следующий, более высокий уровень и показывать, каким образом наследию диадической структуры может быть придано большее значение и более крупный формат! От меня требовалось показать, как новорождённый – ранее находившийся под покровительством плаценты – становится симбиотиком матери или личностью, о которой заботятся; как из младенца-грудничка развивается маленький ребенок, вступающий в резонансные отношения со своим маленьким миром; как затем благодаря социализации возникает причастность к более крупному культурному телу и региональной территории; как, наконец, отдельный индивид научается функционировать в качестве экспонента некой этнической тотальности; как затем эта принадлежность к коллективу им преодолевается, как происходит выход за ее пределы, на более высокий уровень, причем индивид детерриторизируется, избавляясь от своего этнического местоположения и, превратившись в кочевника, начинает фигурировать на космополитическом уровне – обладая сознанием того, что в действительности он сможет повсюду чувствовать себя как дома. Можно показать, что уже античная философия развивала педагогику, включающую в себя подготовку к этому жизненному пути.
Решающий шаг, который нам теперь предстоит сделать, заключается в выяснении того, как была достигнута вторая крайняя точка, то есть объяснить, как диада генерализируется космологически и теологически. Возможность классической метафизики существует и исчезает по мере происходящего постепенного перехода от минимума к максимуму – кстати, никто из авторов, принадлежавших к традиции, не продумал этого столь радикально, как это сделал Кузанский. В его теоматематических рефлексиях впервые обрела наглядное выражение функция континуума, так как он попытался мыслить постоянное движение от Бога-точки к Богу-сфере, объемлющей все в целом. Если говорить на моем языке, то задача теперь формулируется так: понять, как образуется предельная диада, выше которой подняться уже невозможно, – как возникает пара, которую образуют отдельная душа и Абсолютное. Эта задача, поставленная перед мышлением, и ее решение представляют собой самую суть «Сфер II», где производится реконструкция классической метафизики. Я полагаю, что в пятой главе «Глобусов» происходит – спустя несколько веков – предъявление в кристаллически чистом виде основной проблемы метафизики и ее разрешение: делается попытка выразить до сих пор никогда не выражавшуюся верно на понятийном уровне тайну философской и мистическо-теологической системы в эпоху классической метафизики. На фоне столь незаурядных вещей единственным откликом на истину мог стать только некролог, ей посвященный, после чего усилия по ее разысканию были прекращены. Чем была метафизика и чего она хотела, в первую очередь и было включено в ее некролог. Туда вошла следующая констатация: во всех системах дело сводилось к тому, чтобы образовать диаду с Абсолютом. Мыслящая душа приводит себя в такую позицию, в которой она – становясь партнером и вогнутым зеркалом, вбирающим в себя отражение Абсолютного, – приходит к непревзойденно глубокому самопостижению. Если угодно, это своего рода перенос матери на космос, на универсум. Перенос на Абсолютное, инцест с Абсолютным. Задача при этом формально остается прежней: воспроизвести диадическую структуру на наивысшей ступени, репродуцировать ее в онтологическом максимуме. Нужно найти методы, с помощью которых можно пересадить себя в мир или мир в себя. Если это не удастся, то предприятие метафизики, или проект Всемирной Души, потерпит крах. И, как представляется, это и в самом деле не удается.
Среди тех немногих мыслителей нашего века, кто понял, как много тут поставлено на карту, был Жиль Делёз, который предложил заменить неудавшийся проект Всемирной Души впечатляющей и убедительной неоспинозианской эрзац-формой – проектом Мирового Тела или, лучше сказать, Тела Без Органов, – он весьма впечатляюще экспонировал это в нескольких главах книги «Тысяча плато: Капитализм и шизофрения». Но еще и в работах Левинаса можно видеть, как просвечивает основная задача метафизики – образовать диаду с Другим и с Внешним, – включая то обязательное требование к перенапряжению всех сил, скрыто содержащееся во всех программах этого рода. Некоторая трагическая насильственность присуща всем затеям подобного типа.
Я попытался показать, почему метафизические попытки имманентно оказываются под угрозой, стоит только сделать первый шаг от идеалистической прекраснодушной болтовни к аскетической серьезности. Поэтому у меня есть теория абсолютной пары, или мистической свадьбы между богом и душой, – скроенная как непосредственная противоположность теории ада. Об этом идет речь в главе «Антисферы». Ад есть продукт неудавшейся попытки выйти к миру. Он есть онтологическое нарушение парного отношения. Если мир не восходит в субъекте, не разворачивается в нем, субъект оказывается проклятым и обреченным на пребывание в своем минимальном пространстве. Ад – это невозможность распространить себя вширь.
Г. – Ю. Х.: На том уровне, на котором мы сейчас ведем беседу, просто напрашивается мысль: как хорошо было бы еще раз объяснить идею мультидисциплинарного исследования, проводимого ради достижения философской цели! Слушая то, что Вы только что говорили, я представлял себе интенсивное смешивание философских и психоаналитических, теологических и морфологических мотивов. Как мне кажется, вашим рассуждениям свойственно соединять в живой конфигурации философию, этнологию, социологию и психоанализ, теологию, нарративизм и топологию. Вы описываете в первой главе «Глобусов» формирование мира и формирование культуры, которые происходят в поле противоречий между смертью, завистью и злом. Вы показываете, как группы укрепляют себя посредством ритуального исключения Злого: посредством эксклюзивных инклюзий, исключающих включений.
