О цензуре, нормализации, толковании сопротивления
Г. – Ю. Х.: Мне представляется, что Вы очень изящно перекинули мостик от тех исторических предпосылок, которые оставили свой скрытый след в самом названии «психоанализ», к сегодняшним предпосылкам применения того метода, который известен как «изменение настроя» («Umstimmungs verfahren»). Вспоминается сравнение скрипичного мастера и фрезеровщика, которое иногда использует Марк Блох, чтобы объяснить, к чему должен стремиться хороший историк: он должен, как это делает скрипичный мастер, чувствовать будущее звучание инструмента. А обычные ученые, по мнению Блоха, ведут себя, напротив, как фрезеровщики, грубо срезающие все то, что не схватывается с помощью их обычных методов. И многие психоаналитики скорее подвергают своих пациентов фрезеровке, чем пытаются вмести с ними сделать скрипку. Как Вам такое толкование?
Мы проговорили исходную эпистемологическую ситуацию психоанализа. Здесь, пожалуй, следовало бы и подчеркнуть, насколько сильно в начале его существования доминировало медицинское его самоопределение; насколько все, кто занимался им, считали его отраслью медицины. Около 1900 года идея преодоления психических заболеваний посредством использования методов анализа и анамнеза превозносилась как последний крик и высшее достижение врачебного искусства. Но именно от этого – от исходной веры в медицину и от позитивизма врачей – психоаналитик сегодня хотел бы отделаться как от позорного пятна по следующим причинам: во-первых, он успел убедиться, что общество ждет от него слишком многого в том, что касается здоровья и исцеления, во-вторых, он полагает, что переоценивал себя, свои собственные возможности, когда уверял, что сможет с помощью линейных методов осуществить процессы исцеления и повести клиентов прямиком от болезни к здоровью. С тех пор как идея «полного» и непосредственного исцеления внутри самого психоанализа была заключена в скобки или стала относительной, принято говорить скорее об изменении (Wandlung), чем об исцелении. Терапевт больше не выступает как мастер по производству здоровья, а фигурирует как инициатор процессов трансформации, цель которой не определена.
Сюда же надо присовокупить и возрастающее понимание чрезмерности той нагрузки, которую взвалил на себя политизированный психоанализ, когда он повел себя так, будто был способен в достаточной степени объяснить общество – объяснить столь хорошо, что превратился бы в психологический рычаг, приводящий в движение социальную революцию. С этим притязанием он зашел в тупик. Все, на что он оказался способен, – это придумывать названия психическим механизмам, применяясь к тем или иным доминирующим модам и школам социальных наук. Так, например, был введен концепт «бессознательное общества». Но общество показало себя неблагодарным пациентом. Политизированный психоанализ потерпел прискорбную неудачу при реализации своей претензии на то, что он может принимать участие в формировании революционного субъекта. Таким образом, сегодня пытаются отстоять хотя бы минимальную территорию – а именно территорию якобы чистого анализа. Новые пуристы отграничиваются от всего, что имеет дело с придаванием смысла, толкованием, конструкцией, жизненным проектом. Ведь тем самым снова появилась бы необходимость объяснять человека нормативно, развивать позитивные культурные идеи и инициировать креативные процессы. На это старый добрый психоанализ уже не решается. Отсюда – переход к умеренности, стремление к нормализации, а в области истории науки – то, чему Кремериус
[229] и другие дали название «обыкновенной науки», среди прочих – психоанализу.
Однако не следует забывать, что в истории начинающегося психоаналитического движения намечалась тенденция – допускать неконвенциональные опыты близких отношений и, исходя из них, пытаться развить новые проекты жизни – например, у Гроддека и Ференци
[230]. Примечательно, что и в произведениях Гроддека тоже фигурирует понятие сфер. В работе «Болезнь как символ» он пишет о «телесной сфере» как месте, по которому аналитик воспринимает нарушенные и здоровые состояния у своего пациента. Именно здесь возникает резонанс – то есть именно то, что ортодоксальная теория схематизирует в модели перенос/контрперенос.
П. С.: И вообще на заре психоанализа был заложен большой потенциал, который исторически не реализовался. Я не имею в виду системы, которые были развиты до анализа и наряду с ним, а подразумеваю внутренние варианты.
Г. – Ю. Х.: Для наших исследований будет иметь парадигматическую ценность, если мы вспомним, по каким причинам и по каким поводам организованный психоанализ пытался устранить тех, кто пытался учинить в нем внутреннюю смуту: Отто Ранк
[231] вручил свою вышедшую в 1923 году книгу «Травма рождения» учителю и наставнику Фрейду в качестве подарка на его 67-й день рождения – с надписью «со всей дружбой». Фрейд поблагодарил его, назвав «опорой дела психоанализа». Он сказал, что Ранк – «важнейший психоаналитический автор» и он, Фрейд, без него «практически беспомощен», что без него чувствует себя «словно калека». Он называл Ранка своим двойником-близнецом и превозносил его во всех предисловиях к «Толкованию сновидений». В 1914 году, готовя четвертое издание, Фрейд поручил Ранку не только обновить библиографию, как раньше, но и расширить сам текст, добавив две главы о примерах сновидений из литературы и мифологии. Вплоть до седьмого издания, последовавшего в 1922 году, Ранк указывался на титульной странице «Толкования сновидений» наряду с Фрейдом – как равноправный с ним автор. Не следует забывать и о том, что Ранк был соавтором основного документа психоаналитического движения. Только констатировав все это, можно поставить решающий вопрос: когда воодушевление и симпатия обернулись отстранением и отмежеванием? И почему это произошло? Начиная с восьмого издания, вышедшего в 1930 году, оригинальный вклад Ранка разом исчезает, словно в результате чистки. Что же случилось? Карл Абрахам
[232] предостерег Фрейда от инновационных идей Ранка, использовав тот аргумент, что они представляют смертельную опасность для научных основ психоанализа. Он сделал это в тот момент, когда Фрейд был тяжело болен – и Абрахаму не составило труда подтолкнуть его к разрыву с Ранком, внушив, что тот превращает в ничто дело всей его жизни. Абрахам, который возложил на себя обучение нового поколения аналитиков, успешно настраивал Фрейда против Ранка, внушая, что перенос центра тяжести с отца на мать якобы потрясает до основания всю теорию невроза и решительно релятивирует значение эдипова комплекса для терапии.
