Не знаю, верно ли я понял, куда вы клоните, задавая свой вопрос, но мне кажется, что вы слегка разочарованы тем, что ментальный и духовный рост людей не поспевает за ростом возможностей передвижения. Мне думается, теория сфер – помимо всего прочего – представляет собой еще и полезный инструмент, позволяющий работать над преодолением разочарования в людях, которые привержены связям в своем ближайшем окружении. Собственно, нет ничего удивительного в том, что homo sapiens mundialis еще заставляет ждать своего появления – если учесть, каковы были исходные антропологические условия. Удивительно, скорее, другое: наличие бесчисленных приближений к менталитету гражданина мира, который возникает там, где приходят в соприкосновение гетерономные культуры. В межкультурных нишах сегодня происходят поразительные разнородные процессы в области образования, о которых почти ничего нельзя узнать из средств массовой информации. Я хотел бы заявить, что еще никогда не существовало столь много открытых миру, сложных, креативных людей, как сегодня, но все они незаметны, потому что стоят не на первой линии своих обществ. С другой стороны, я понимаю, что побудило Вас задать этот вопрос. Шокирует, когда видишь, как все дальше и дальше расходятся ножницы между тем, что возможно в культурном плане и тем, что реализуется в массах и в их медиа.
Чувство унижения и оскорбления человеческой сущности имеет свою историческую составляющую. В эссе «Презрение масс» я указал на то, что для возникающих в эпоху модерна обществ характерны два протестных аффекта: во-первых, возмущение тем, что человек лишен политического достоинства, объективно порабощен в отношениях власти, а также возмущение соответствующими всему этому психическими деформациями, во-вторых – неприятие экономического унижения человека, лишения его достоинства в экономике, эксплуатации его землевладельцами, а позднее – возмущение унизительной зарплатой в капиталистической системе. Еще до возникновения всякой этики и критики обшества люди интуитивно понимают, что неприемлемо и то и другое, – и там, где условия продолжают существовать, такие аффекты по-прежнему актуальны и значимы. В постмодерных обществах к этому добавился третий скандал, о котором до сих пор не говорилось в достаточной мере: это – коммуникативное унижение человека, лишение его достоинства посредством средств массовой коммуникации, вовлечение в тривиальные коммуникации, дискредитирующие его. В иные дни действительно возникает такое чувство, будто медийная машина представляет собой не что иное, как совокупность мероприятий, направленных на то, чтобы сделать человека смехотворным. Этот бизнес приобрел такой размах, что встает вопрос: почему в ответ не поднимается волна гнева, которая превратится в культурную революцию. Но, вероятно, этому не следует удивляться. Нормализация держит все под своим контролем, все бдительно приводится к норме. И каждый между тем опасается, что его застигнут в тот момент, когда у него возникнет какое-нибудь благородное побуждение.
Несмотря на все это, я не хочу особо останавливаться на подобных настроениях, потому что нельзя предоставлять рессентименту никакого места в философии. Вообще я вынужден заметить, что во время этой беседы – в некоторых ее местах – у меня возникало несколько неприятное чувство, потому что я терпеть не могу разговоров о необходимости привести что-то в норму или о чем-то подобном; еще более меня приводят в негодование рассуждения о том, что у нас якобы существовали какие-то достижения в области культуры, которые в последние годы были утрачены. Может, это порой и верно, но звучит уж больно по-стариковски и склеротически. Соглашаясь с культурной критикой подобного рода, я чувствую себя ее пособником. А разве я не получил профессиональное образование лицедея, каковым является всякий творческий человек?
VI. Амфибическая антропология и информальное
[247] мышление
О морали борьбы и мистики
Г. – Ю. Х.: Господин Слотердайк, в начале нашего последнего разговора я хотел бы рассказать две истории. Одна из них – вымышленная, другая – реальная, но обе затрагивают некоторые важнейшие аспекты наших предшествующих размышлений, а также вполне пригодны для того, чтобы проложить для нас пути в будущее.
Первая история была рассказана Иво Андричем
[248] в притче под названием «Аска и волк». Я перескажу ее вкратце. Аска, овечка, уже давно была не совсем такой, как другие овечки, и вдобавок захотела посещать балетную школу. Однажды это невинное создание заблудилось в лесу, и тут вдруг перед ней предстал волк – чего так опасались ее родители. Хотя Аску и обуял смертный страх, внешне она сохраняла спокойствие – и принялась демонстрировать то, чему научилась в балетной школе. Ее танец, как сообщает рассказчик, стал истинным чудом и вызвал еще одно чудо: волк поддался чарам овечки. «Маленькая Аска почувствовала в себе сотню жизней и использовала силу этой сотни жизней для того, чтобы продлить свою единственную жизнь, с которой она уже успела попрощаться. Мы не знаем, сколько силы и сколько возможностей носит в себе каждое живое существо. Мы даже не подозреваем, что можем всё; мы живем и уходим, так и не узнав, что могли бы достичь всего, и даже не догадываемся, на что мы способны. Эту тайну открывают для себя только в великие и чрезвычайные моменты, и одним из таких моментов оказался тот, в который Аска танцевала ради спасения своей потерянной жизни». Но все произошло так, как и должно было произойти: мимо спешили по своим делам люди из деревни и убили волка – ведь он уже успел преобразиться. Аска же поставила свой балет, который у критиков получил известность под названием «Танец со смертью», однако она сама назвала его «Танец ради жизни».
И вторая моя история тоже опосредованно повествует о борьбе между мягким и жестким, а непосредственно говорит о шокирующем лишении иллюзий. В наших свободных беседах на различные темы эта история будет вполне уместна прежде всего потому, что в предыдущих диалогах я время от времени с долей восхищения и удивления говорил о духе дзен-буддизма, о «духе начинающего». Как и всякое идеализированное представление, это тоже ждет, чтобы его лишили колдовских чар. В 1997 году увидела свет в английском оригинале, а в 1999 году – в немецком переводе книга «Дзен, национализм и война» – сочетание поистине жутковатое. Автор, которого зовут Брайан Дайцен А. Виктория, сам является наставником дзен в Новой Зеландии; на основании многочисленных документов он восстановил историю этого рокового сочетания, которая покажется любителям дзен просто невероятной – они даже представить не могли ничего подобного. Нам вдруг открывается, какие извращенные альянсы возникают между культурой медитации и империализмом. Я приведу лишь несколько цитат. Достопочтенный наставник дзен Харада Согаку писал в 1939 году: «Если будет дана команда маршировать: марш, марш; если будет дана команда стрелять: пенг, пенг. Это – манифестация высшей мудрости просветления». От наставника дзен Хакууна Ясутани до нас дошли слова: «Все машины собраны с помощью винтов, у которых – правая резьба. Правосторонность показывает, что нечто возникает, тогда как левосторонность указывает на разрушение». А от мягкого, мудрого Дайсэцу Т. Судзуки, который считается на Западе одним из достойнейших представителей дзен вообще, исходят высказывания вроде такого: «Религия должна перво-наперво попытаться поддерживать существование государства».
