— Или помешать текущим, — добавил умница Егоров.
* * *
Пока основная группа сыщиков под руководством Старцева проводила привычные оперативно-следственные действия, Васильков занимался автомобилем «Хорьх».
Для начала он снова отправился к начальнику технической экспертизы Гавриилу Марковичу Глазову. Правда, не один, а с фотографом Горшеней. По его просьбе Игнат переснял всю интересующую Василькова информацию: статьи, техническое описание, снимки и рисунки самого автомобиля.
Расследование убийств возле товарных станций через разработку автомобиля преступников казалось Василькову весьма перспективным вариантом. «Почему бы нет? Тем более что автомобиль оказался довольно редким, — рассуждал он. — Это ж не „эмка“, каких по Москве бегают тысячи!..»
Вооружившись добытым материалом, Александр отправился в Транспортный отдел Главного управления рабоче-крестьянской милиции. В стенах этого учреждения ему пришлось провести несколько часов. Зато, вернувшись на Петровку, он показал Ивану три архивные выписки.
— Три, Ваня! — радостно сообщил он. — На всю Москву всего три таких автомобиля! Ей-богу, я думал, будет не меньше десятка!
— Это упрощает дело, — Старцев спокойно рассматривал документы. — А насколько свежие эти данные?
— Первый «Хорьх» модели «830Bk» ввезен в столицу еще до войны. Вот выписка по нему.
— Ага. Находился в собственности генерал-полковника ВВС Гуляева Николая Дмитриевича. После его смерти перешел в собственность вдовы генерала — Гуляевой Дарьи Давыдовны. Номерной знак… Адрес… — внимательно читал Старцев. — Годится. Давай следующий…
— Второй «Хорьх» привезен из прифронтовой зоны в конце сорок четвертого года в качестве трофея и передан в распоряжение гаража Московского городского комитета ВКП(б).
— Так, понял. С этим тоже вопросов не будет — съездишь и проверишь его наличие и состояние. А что с третьим?
— Третий самый свежий — прибыл в Москву на грузовой платформе товарного состава незадолго до окончания войны, — пояснил Васильков. — Владелец — инвалид. Тут его краткие данные.
Ознакомившись с третьим владельцем, Иван Харитонович кивнул:
— Отлично, Саня. Теперь, не откладывая в долгий ящик, надо взять служебную машину и разобраться с каждым из трех «Хорьхов».
— Да я хоть сейчас!
— Если хочешь, составлю тебе компанию, ребята тут и без меня справятся.
— Конечно! — обрадовался Васильков.
Он хорошо справился с первым заданием, но для самостоятельного расследования опыта еще не хватало.
* * *
Дарья Давыдовна Гуляева постоянно проживала на даче в подмосковной Баковке. Уютное, спокойное и вполне себе удобное местечко. С севера огромный лесной массив, от которого вечерами тянуло свежестью и ароматами лиственных деревьев. С юга — пруды и знаменитый дачный поселок литераторов Переделкино. Тут тебе и железнодорожная станция, и асфальтовое шоссе, и все необходимые магазины. И до западной столичной окраины при случае недалеко добираться — всего-то с десяток километров.
Испросив в гараже служебную «эмку», фронтовые друзья расположились на ее заднем сиденье и тронулись в путь. Ехать предстояло около часа.
Пожилой водитель глядел на дорогу, крутил баранку, а иногда, забывшись, напевал под нос знакомую песенку из репертуара Леонида Утесова. Через опущенные стекла в кабину врывался горячий ветер. Иван зажал коленками свою трость и покручивал ее, о чем-то размышляя. Александр смолил беломорину и дивился превратностям судьбы, благодаря которым друзья вновь повстречались уже в мирной жизни.
Иван начал войну в артиллерии, после тяжелого ранения под Москвой попал в пехоту; за смекалку и отвагу был переведен в разведку, где и познакомился с Васильковым. Летом 1943 года разведгруппа возвращалась с задания, долго ползли через минное поле. По плоской местности шарили прожектора, сзади постреливали немецкие пулеметы. Так вышло, что пулей ранило бойца, а он, катаясь и скрипя зубами от боли, задел растяжку одной из немецких мин; взрывом серьезно повредило ногу Старцева. В госпитале хирурги едва собрали покалеченную ступню. Иван долго провалялся на больничной койке, каждый день разрабатывал ногу в надежде вернуться в строй. Но из армии его все-таки комиссовали.
Имея несгибаемую натуру, Старцев не сдался, не запил и в сторожа не подался. Приодевшись и подготовившись, он отправился на прием к начальнику Московского уголовного розыска. И приглянулся ему своей открытостью, бескомпромиссностью, напором и смекалкой. Так и попал на Петровку, 38. Здесь довольно быстро набрался опыта, дорос до руководителя оперативно-разыскной группы, получил майорские погоны.
У Александра судьба сложилась по-другому. Он командовал дивизионной разведкой до самой Победы, обучал уму-разуму молодежь, готовил сложные операции в тылу врага и сам время от времени хаживал в поиск за «языками». Закончил войну в Германии. Командование не хотело его отпускать, уговаривало остаться, сулило подполковничьи погоны, учебу в академии и хорошие должности. Все ж таки огромный опыт, безупречная репутация, партийный билет, высшее образование, боевые ордена. Но он отказался, желая вернуться к мирной жизни и к своей любимой профессии геолога.
Вернувшись в родную Москву, Васильков действительно пытался устроиться на работу по специальности. Не вышло. Московское государственное геологическое управление, из которого он призвался в армию и отправлялся на фронт, все еще находилось в эвакуации в Семипалатинске. Пришлось устраиваться на завод простым слесарем.
Возможно, он до сих пор так и стоял бы у слесарного верстака, если бы в один из вечеров после тяжелой рабочей смены не заглянул в пивной павильон. Между стоек в непроглядном табачном дыму среди пьяного люда он, к величайшему удивлению, повстречал Ивана Старцева. Там же узнал о его службе в МУРе. Там же получил предложение от товарища попробовать себя в уголовном розыске. Там же, не раздумывая, и согласился…
— Баковка, товарищи офицеры, — предупредил водитель, сбросив скорость. — Тут нам куда?
— Угол Пролетарской и Трудовой, — подсказал Васильков.
Попетляв несколько минут по тенистым улочкам дачного поселка, «эмка» остановилась у ворот нужного дома.
* * *
Дарья Давыдовна оказалась милейшей женщиной лет пятидесяти пяти. Она встретила сыщиков в длинном цветастом халате с чашкой чая в одной руке и янтарным мундштуком с папиросой в другой. Ее голову покрывали папильотки из пергаментной бумаги, из карманов халата торчали расческа и старомодное зеркальце из слоновой кости.
Глянув на удостоверения МУРа, она нисколько не удивилась и пригласила гостей в дом с таким видом, будто сотрудники НКВД просиживали на ее даче дни напролет.
— Знаете, молодые люди, я настолько здесь одичала, что рада общению с кем угодно, — заявила она, попыхивая дорогим табачком. — Хоть с грабителями, честное слово. Проходите. Но знайте: у меня ничего не пропало, я ни с кем не скандалила и ни на кого не жаловалась…
