Со временем у нее появилась привычка невнятно бормотать себе под нос обо всем, что она видит вокруг. Мы напряженно вслушивались, пытаясь понять, на что похож ее мир. Обычно она просто старалась напомнить себе, что есть что. «А это самый младшенький, там у окна…»
Повествование становилось все более несвязным, «Так… да, да… это сюда… Хорошо, хорошо…», пока ее мир не исчезал для нас полностью.
Мы с братьями решили, что, должно быть, она вовлечена в секретный правительственный заговор государственной важности, когда рядом никого не было. «Сегодня в полночь взрываем посольство», – бурчала она в скрытый в воротнике микрофон, а как только мы заходили в комнату, тут же опять переходила на бессмысленную болтовню.
И в других людях тоже есть эти вязальные воспоминания. «Давненько я не видел, чтобы кто-то этим занимался», – улыбается незнакомец, а его глаза уже смотрят куда-то вдаль отсутствующим взглядом. «Моя мама раньше…», или «Моя бабушка всегда заставляла нас…», или «Когда-то и я вязала».
Особенно мне нравятся мужчины, которые рассказывают мне свои собственные вязальные истории, испытывая облегчение, что они наконец-то нашли единомышленника, который все понимает. Есть у меня и еще одно воспоминание: как в детстве меня манили все эти постыдные удовольствия, завернутые в целлофановые пакеты кондитерские изделия из мини-маркетов, продукты, которые пуристы даже не соизволят назвать «выпечкой». Я сейчас говорю обо всех этих печеньках «Литтл Дебби»
[50], «Динь-Дон» или вечно упругих «Хостесс Сно Болл», наполненных кремом, покрытых глазурью и посыпанных ярко-розовой кокосовой стружкой. Все это было под строгим запретом. Мы подолгу смотрели на них с вожделением, уверенные, что на вкус они гораздо лучше, чем на самом деле (что, собственно, я открыла только совсем недавно).
Эта богохульная «выпечка» – съедобная версия тех простых объемных вязаных вещей, которые приносят мгновенное удовлетворение, сладость от обладания, но не имеют никакой питательной ценности. Сомневаюсь, что Элизабет Циммерман призналась бы, что она связала шарф из меховой пряжи… но опять же, кто знает, какими сладостями она тайком лакомится, когда никто не видит.
Набирая петли
Начало – это прекрасно. Это полный бак бензина и открытая дорога, совершенно новая записная книжка и ручка, полная чернил. Реальность еще не успела бесцеремонно вмешаться. Все, что вы видите, – это огромные и захватывающие возможности, которые лежат впереди.
В вязании я – новичок. Сначала все идет отлично, я пробегаю несколько кругов на максимальной скорости, а затем внезапно выдыхаюсь. Постоянное обслуживание – вот моя проблема, как, например, прополка сада или поддержание порядка на рабочем столе.
Наше начало – довольно спокойное. Как художник смотрит на пустой холст и пекарь – на только что вымытую мраморную плитку, для вязальщицы начало – это пустая пара спиц и нить пряжи. Наша задача – превратить неодушевленный материал в роскошный трехмерный объект.
Начало в вязании – по крайней мере, самое простое и распространенное – выполняется одними лишь пальцами, которыми мы оборачиваем, тянем и затягиваем нить в скользящий узел. Этот первый скользящий узел – дрожжи для вязаного полотна, петля-мама, от которой появятся на свет все будущие петли. Без нее наша пряжа останется безмолвной и безжизненной.
Но это верно не для каждого полотна. Тканый материал обладает преимуществом сразу двух составных частей – долевой нити и уточной нити. Каждая из них расположена перпендикулярно по отношению друг к другу. Долевую нить отмеряют по всей длине и привязывают к ткацкому станку задолго до того, как между ней змейкой протянут уточную нить. Их окончательное переплетение скрепляет полотно, создавая прочный, гладкий, долговечный материал.
Но вязание – это исключительно однониточное творение. Как и древнегреческие надписи, высеченные на камне, вязание «пишется» бустрофедоном
[51] – то есть одиночная нить сначала петляет слева направо, затем справа налево, так и ходит туда-сюда, создавая полотно на основе каждого предыдущего ряда.
Для обучения детей вязанию есть несколько стишков. «Через входную дверь проник, – так начинается один из них. – Вокруг все обошел, потом в окошко сразу прыг! И прочь наш Джек ушел». Одна из версий гласит, что Джек подглядывает в окошко, а не выпрыгивает в него, но суть от этого не меняется – своего рода серийный взлом и вторжение. Чтобы провязать одну петлю, нужно просто продеть спицу в уже существующую петлю, сформировать и вытянуть новую петлю сквозь старую, а затем скинуть старую петлю со спицы. Вот и все. Повторяйте для каждой петли в каждом ряду – вы вяжете.
Это полотно каменщика, создаваемое терпеливым и методичным размещением одной петли за другой, ряд за рядом, до тех пор пока – сюрприз! – вы не сделаете шаг назад и не обнаружите, что соорудили стену.
Продолжайте в том же духе и в конечном итоге получите крепкий подходящий дом. Неслучайно три маленьких поросенка ушли из своих домиков из соломы и веток в кирпичное жилище. А если хорошенько все обдумать и заранее распланировать, можно выложить этими же кирпичами округлые арки и окна, выступающие пики и остроконечные башни. Можно добавить дверные проемы, и балконы, и даже пилястры.
Но все это начинается с одного кирпича. И что же это за кирпич? Чаще всего – это скользящий узел.
Будучи чрезвычайно умными от природы, мы, вязальщицы, придумали бесконечные вариации набора петель. Одни – плотные, другие – эластичные. Одни кажутся скромными и сдержанными. Другие же хвастливо выставляют напоказ боа из перьев или сияющие тиары. У каждого своя роль. Один из простейших и наиболее универсальных способов набора петель называется «длинный хвост»
[52]. Скользящий узел делаем в середине очень длинной – отсюда и название «хвост» – нити. Потом берем спицу со скользящим узлом в правую руку и ловко обматываем два конца нити вокруг пальцев левой руки, как в затейливой игре «кошкина люлька»
[53]. А теперь спица в правой руке пикирует и ныряет вверх-вниз в изящном балетном танце, и на спице получается аккуратный ряд эластичных петель. Наблюдать, как кто-то искусно набирает таким способом наборный ряд – завораживающее зрелище.
