«Эээй, Кла'аа! – резко окрикивал он меня через окошко крошечной комнатки у парадного входа. – Паф-паф-паф! – он разряжал обойму своих воображаемых пистолетов и засовывал их обратно в воображаемую кобуру. – Я есть как каубой, да-а-а?»
Когда этот год закончился, я уже больше не верила, что мне удастся сбежать и стать своей во Франции. Как бы ни была очаровательна Французская Клара, мой плащ-невидимка совсем износился. И никуда не деться от факта, что мозг Французской Клары и мозг Американской Клары – это одно и то же. Я знала, что, даже если останусь во Франции до тех пор, пока мне не стукнет девяносто, я все равно для всех останусь l’Américaine – а это было совсем не то, о чем мне мечталось. А еще я поняла, что пушистый мохер на самом деле довольно симпатичен, особенно если позволить ему раскрыться полностью.
За неделю до отъезда из Франции я пошла в букинистический, чтобы продать несколько книг. Пока продавец осматривал мою коллекцию, я бесцельно изучала полки. Вдруг в проходе между ними раздался знакомый голос. «Mais non, ce n’est pas possible
[79], – произнес он. – C’est la petite Américaine»
[80]. – «Кла'аа?»
Я подняла глаза и увидела Жака – моего дымящего сигаретного Жака из того первого лета. Он только что переехал в Нант на должность преподавателя в университете. Мы тут же стали наверстывать упущенное. Софи жила на юге со своим парнем. У них был ребенок. С Марианной он давно расстался. У него была новая женщина. Мне она понравится, сказал он. Я должна приехать и поужинать с ними до своего отъезда. Но телефона у них еще не было, поэтому я дала ему свой номер, и на этом мы расстались. Съездив в Рим в гости к своей семье, я вернулась в Нант и обнаружила, что мои соседки по комнате – все они тоже уезжали – отключили телефон. Я уехала из Франции в последний раз, так больше и не встретившись с Жаком. С тех пор прошло уже двадцать лет, и я давно прекратила попытки затеряться в чужом полотне. Мне нравится думать, что моя жизнь теперь гораздо лучше подходит моей долевой нити. Теперь я наслаждаюсь ажурным вязанием, оно подчеркивает достоинства мохера, а не сминает его нити. Но все еще хочу вернуться во Францию. Всегда, когда поджимают сроки, я открываю по меньшей мере три разных окошка в браузере, в каждом из них очаровательный загородный дом или квартира, которые можно арендовать где-нибудь во Франции. И чем ближе сроки, тем больше дом и долго-срочнее аренда.
Часть меня боится, что та Клара, которой я стала, будет задвинута в сторону так долго спящей французской копией, как только появится такая возможность. Я переживаю, что моя прекрасная жизнь может снова показаться неполной на фоне того заманчивого, глянцевого, гладко-сплетенного мира. А может быть, Франция тоже изменилась? Может, ее полотно теперь способно вместить больше разнообразия. Может, теперь оно примет мою пушистую взъерошенность, и две Клары смогут наконец-то стать одной.
Взывая к Джун Кливер
Говорят, что внешность обманчива, важно только то, что внутри. Все это отлично, прекрасно и замечательно, но как же быть с пирогами? Можно приготовить самую изысканную начинку из всех известных человечеству, но если тесто – полный провал, то никто и кусочка не захочет попробовать.
Многие годы корочка пирога мне не давалась. Однажды в канун Нового года я написала список желаний, которые хочу выполнить, прежде чем покину этот мир. Где-то между «написать книгу» и «уехать на год в Индию» я добавила «научиться печь пироги с хрустящей корочкой».
Кажется, в моем детстве никто не испытывал к корочкам особо трепетных чувств. Никто не мурлыкал под нос веселые песенки, раскатывая тесто; наоборот, всегда присутствовало чувство неизбежности и страха ожидания, что тесто порвется (так и случалось), или прилипнет (так и случалось), или же еще как-нибудь спонтанно самоуничтожится на этапе между скалкой и тарелкой.
Моя вечно пекущаяся о здоровье мама готовила хрустящую корочку из цельнозерновой муки, экспериментируя с разными видами масел, диабетическими «полезными для сердца» заменителями масла и маргарином. Пироги моего детства всегда были суховатыми, рассыпчатыми, горьковатыми на вкус. Поверхность их была слеплена из разорванных лоскутков теста, которые потом снова склеили как мозаику. А на стол они всегда подавались с негласным посылом «Жри эту чертову хрень».
Окна моего дома в Мэне выходят на обширные черничные поля, было бы странно, если бы черника не заняла видное место в моем летнем рационе. Я достигла совершенства в приготовлении черничного крамбла
[81], черничных оладушков, черничного сиропа… но каждый раз гости – а они бывают у нас постоянно – просят пирог.
Как бы я хотела оказаться какой-нибудь родственницей Джун Кливер
[82], ведь она умеет со счастливым видом мгновенно состряпать идеальный пирог по первому требованию. Что вы там говорите? Полный автобус туристов застрял возле мэрии, и им срочно нужно два десятка черничных пирогов для подкрепления сил? Никаких проблем, сей момент, только фартук напялю. Можно, я еще и рукавички для них свяжу, раз уж я в это ввязалась?
Но коварная природа теста для пирога всегда расстраивает мои планы. Когда кто-то тяжко вздыхает по поводу чего-то много-много раз, можно и самой тяжко повздыхать по этому же поводу – даже если вы ни разу и не попробовали этого сделать.
С вязанием так постоянно. Часто говорят: «Клин большого пальца нереально сложный». Но выполнив все инструкции, шаг за шагом, осознаешь, насколько невероятно изящно, логично и абсолютно просто вяжется большой палец.
Забавно, но я умудрилась написать книгу – даже три книги, – прежде чем почувствовала, что готова обратить свое внимание на корочку пирога.
После многочисленных неудач, каждая из которых добавляла новый слой к куче компоста, я наткнулась на золотой рецепт: соотношение 3–2–1 для теста от Майкла Рулмана
[83]. Такое сочетание ингредиентов (мука, масло, жидкость) и техника выполнения создают самую хрустящую корочку мечты из всех, известных человечеству.
