А по-настоящему экспрессивный современный танец в стиле Марты Грэм?
[29] Он увлечет вас в мир красочного вязания Каффе Фассетта
[30] или в буйные цвета фри-форма, в неожиданную геометрию дизайнов Норы Гоан
[31] или бесконечный снуд-мебиус от Кэт Борди
[32].
В мире вязальной хореографии один из видов петель приводит меня в особенный восторг: закрытие петель тремя спицами. Такой способ используют, когда нужно соединить два ряда открытых петель – скажем, спинку и полочку кофты по плечевым швам – и при этом получить эффектный рельефный шов. Вязать его начинают, выровняв две спицы, ряды петель друг напротив друга. Одна за другой, каждая петля с одной спицы делает шаг вперед, чтобы присоединиться к своему партнеру. Обе петли провязываются вместе в одну петлю на правой спице. Следующая пара берется за руки и переходит на правую спицу, в то время как первая соединившаяся парочка петель перепрыгивает через вторую и уходит на полотно. Так они и идут, одна за другой, формируя упорядоченную линию связанных петель.
Каждый раз выполняя такой шов, я переношусь мыслями обратно в столовую начальной школы имени Питера Хауэлла. На мне белые мешковатые штаны, голубые кроссовки «адидас» и любимая голубая клетчатая рубашка с вкраплениями золотых нитей и кнопками из искусственного жемчуга. Я приспособилась к своей странной новой жизни. Мой отец еще не женился вновь, все мои бабушки и дедушки пока живы, и я не знаю, что будет дальше. Я просто стою в шеренге, с нетерпением ожидая своей очереди шагнуть в центр, схватить за руку своего партнера по танцу и гордо продефилировать в конец строя.
Дураков нет
Когда я родилась, мой отец позвонил двоюродной бабушке Кей прямо из больницы, чтобы сообщить ей новость. Позвонил за счет абонента, и бабушка так оскорбилась, что отказалась оплачивать звонок.
И так тяжко было ее бремя вины, что на мой шестой день рождения она решила реабилитироваться, отправив мне полный комплект мебели для спальни, который достался ей еще от матери. Именно о таком мечтает каждая шестилетняя девочка, не так ли? Тяжелый викторианский спальный гарнитур из резного ореха, из семи предметов мебели?
Да все это богатство даже не поместилось в моей крохотной комнате. Поэтому мне вручили только кровать, самый низенький из двух шкафчиков и туалетный столик с зеркалом – самый настоящий туалетный столик, за которым я провела всю свою юность, разглядывая себя в зеркале. Я совсем не была похожа на девочек из журнала для подростков Seventeen. Моя комната не походила на их комнаты, а моя жизнь… ну, с тем же успехом я могла бы жить на другой планете.
Но все же я сидела за этим туалетным столиком – с тушью от Maybelline и маленькой баночкой пурпурных теней – с такими красивыми серебряными блестками. Аккуратно нанося их на глаза, я мечтала, что каким-то магическим способом они сделают меня такой, как все.
К моменту окончания колледжа я совершенно отказалась от макияжа, сбросив с себя косметику как гнетущие покровы патриархата.
А потом, в 2009-м, я получила письмо по электронной почте. Компания Interweave
[33] снимала сюжет для телешоу о конференции Национальной ассоциации рукоделия в Огайо. Они хотели сделать «безумно шерстяное» шоу, не хотела бы я принять в нем участие? Конечно, ответила я. Я могу болтать о шерсти часами, с камерами или без камер.
Все было прекрасно, пока продюсер не прислал мне по электронной почте основные требования для шоу. И там черным по белому, прямо под словами «сделать профессиональный маникюр», было ужасающее: «сделать специальный макияж для съемок».
Мысль о выступлении перед потенциальной аудиторией в миллионы людей ничуть меня не страшила. А вот перспектива нанесения макияжа? Кошмар. Той баночки с блестящими пурпурными тенями не существовало уже как минимум лет двадцать. У меня ничего не было. С тем же успехом они могли попросить меня возвести стену из гипсокартона или удалить аппендикс.
Я выбрала самый модный салон красоты в городе, ути-пути местечко, где подавали газированную воду в бокалах для вина, рекламировали массаж на четвертом этаже, ботокс – на пятом. Я записалась на урок визажа. «Можно записаться еще и на маникюр?» – внезапно для себя спросила я. Какими странно иностранными были эти слова. Рот, ты кто? Что ты сделал с Кларой?
И вот я уже стою возле стола администратора и называю свое имя стройной женщине с идеальными зубами и в туфлях на невероятных каблуках.
Виляющей походкой она провела меня в комнату, похожую на гигантский церковный орган, только вместо клавиш, кнопок и рукояток в ней были ярусы рядов с тюбиками, баночками и бутылочками разных цветов, еще цветов, больше цветов, штабелями уходившими вверх, насколько хватало глаз. (Что, собственно, не так уж и высоко, учитывая, что во мне всего 1,58 м, но все же.) Ко мне с улыбкой повернулась молодая женщина. Я немедленно забыла ее имя, но оно определенно заканчивалось на звук «ииии». Мы поздоровались, и она выжидающе обвела взглядом комнату. Я догадалась, что она высматривала мою дочь – неуклюжего подростка, которую я предположительно привела на урок.
«Э-э-э, не… – объяснила я, – это для меня».
И мы начали. Она убрала мои волосы назад и стала втирать в мое лицо прохладный, слегка пощипывающий гель. «Я просто наношу тонер, чтобы убрать остатки макияжа».
