Поэтому вместо того, чтобы отвлечься, я остаюсь дома. Хожу по квартире, смотрю в окно, делаю десять вдохов. Уже не валуны, но все еще камни. Я устал от этих страданий. С меня хватит.
И потом я понимаю, что я должен сделать.
LXVIII
Я хватаю блокнот и с нажимом пишу на бумаге:
«Я клянусь любить себя – мыслями, поступками, словами – потому что я достоин глубокой и искренней любви».
Ставлю дату. Потом – читаю написанное вслух, десять раз. К пятому что-то внутри начинает сдвигаться. Я высекаю эти слова в своем сознании.
Я буду читать их вслух каждое утро, а потом жить этим посланием. И если я споткнусь в течение дня, то снова прочитаю его вслух с неистовым напряжением. Как будто от этого зависит моя жизнь. Потому что именно этого и заслуживает обет. Потому что это то, чего я заслуживаю.
LXIX
Боль подобна катапульте, она запускает меня. Направление, в котором я лечу, – это мой выбор. Но так же, как и снаряд, я в конечном счете исчерпаю энергию и замедлюсь. Все, что может боль, это завести меня слишком далеко.
Мне нужно что-то, что будет тянуть меня, а не толкать. И до тех пор, пока я буду отдавать обету то, что получил, он будет возвращать вклад в натуральном выражении.
Обет самому себе – это чистый и священный акт. Когда я смотрю на свою ручку, все еще лежащую поперек страницы, то чувствую, что во Вселенной только что появилась вмятина. Зародыш новой нейронной борозды. Это и есть сила.
LXX
Не прошло и получаса после того, как я произнес свою клятву, она позвонила мне. С обеих сторон было много сказано о любви. Я плачу. Но ничего не изменилось. Она там, где она есть, а я там, где я есть. Когда звонок заканчивается, я смотрю на свой обет. Что-то меня беспокоит.
Она заметила: «Мне кажется, ты любишь меня больше, чем я тебя».
Это утверждение звучит у меня в голове до тех пор, пока я не начинаю испытывать отвращение к самому себе. Мне нужно поставить себя на первое место. Обет заставит меня это сделать. Я иду и принимаю холодный душ. Вернувшись в гостиную, смотрю в темноту за окнами и опускаюсь на колени. Я не из тех, кто молится, но вот он я.
«Боже, – говорю я, – жизнь больше, чем я… Я должен отдать ее тебе».
Замираю на мгновение, заглядывая глубоко внутрь. То, что приходит на ум, немного удивляет меня.
«Я хочу, чтобы она и я были вместе, в радости. Чтобы у нас была прекрасная совместная жизнь. Вот чего я хочу. И я отдаю это тебе».
Так я и делаю. И тяжесть спадает с моих плеч. Что бы из этого ни вышло, меня это устраивает. С этого момента я сосредотачиваюсь только на одном: на выполнении своего обета.
LXXI
В прошлом году была продана компания, которую я консультировал. Я предлагал основателям подождать. У них, наконец, появился значительный спрос на рынке и прибыли повышались от месяца к месяцу. Они просто должны были продолжать делать то, что они делали, и создали бы компанию, которая работала на них всю оставшуюся жизнь. В худшем случае, они продали бы ее за значительно большую сумму, чем нынешнее паршивое предложение. Но они продали. Через несколько месяцев позвонил генеральный директор и сказал, что я был прав. Нет ничего плохого в том, чтобы продавать компании или акции инвесторам, но этот конкретный случай показал разницу между хорошим и великим.
Хорошие деньги появляются, когда дела идут хорошо. Великие приходят через терпение и дисциплину.
Они не довольствуются сносным сейчас и силой в будущем. Предпринимательство изобилует такими примерами: люди начинают с нуля и строят крупные компании. У всех них есть одна общая черта: основатели с видением.
Сегодня утром, читая вслух свой обет, я осознаю, что клятва – это тоже видение. В ней нет компромисса, и, если вы падаете, она дает вам опору. Вы встаете и отряхиваетесь, а затем возвращаетесь к ней. Ваш обет ведет вас к величию.
LXXII
Отпустить – не значит сдаться. Я просто передаю груз своих желаний чему-то большему, чем я сам. И что примечательно, сам акт удовлетворяет эти потребности внутри.
Бабочка трепещет крыльями в тропическом лесу, что приводит к цунами на другом конце света. Жизнь настолько многообразна, что мой разум не может ее постичь.
LXXIII
Я подхожу к тому месту, где в последний раз делал упражнение на прощение. Вечер облачный, стоянка еще влажная после дневного дождя, а солнце уже село. Я совершаю свои спринты. Во время отдыха повторяю последовательность вдохов и выдохов любви к себе. Закончив, сажусь на парапет и слушаю, как волны бьются о камни внизу. Никаких следов того кошмара, от которого я избавился всего несколько дней назад. Жизнь забрала его у меня. Я думаю о других вещах, за которые виню и ругаю себя, открываю ладони, чтобы они упорхнули, и чувствую легкость в руках. Все так просто.
Вечер становится темнее. Мимо пробегают бегуны с фонариками. Когда я думаю о ней, возникает чувство потери, поэтому я снова широко раскрываю ладони и отдаю это переживание чему-то гораздо большему, чем я сам. Это действие кажется мне более разумным, чем бессмысленная болтовня в моей голове.
Я вспоминаю цитату Уэйна Дайера и смеюсь, говоря себе: «С моим везением волшебство придет быстрее, чем я предполагал». Приятно об этом думать. Это кажется реальным.
А почему бы и нет? Все, во что я верю, – это фильтр, через который просвечивает жизнь.
LXXIV
Мне пишет друг. Он экспат, живущий на Бали.
«У моей девушки есть тетахилер
[7] тире терапевт» – говорит он. – Девушка говорит, что она потрясающая. Я хотел бы подарить тебе сеанс».
Я понятия не имею, что такое тета-что-то-там, но мне все равно. Когда жизнь посылает вам подарок, вы принимаете его.
«Она немного не от мира сего, – говорит он. – Для тебя это нормально?»
Я провел достаточно времени в Северной Калифорнии. Тащите эту ерунду.
Следующее, что я помню – я болтаю в скайпе с белокурой шведкой по имени Эрика. Ее присутствие ощущается сосредоточенным, теплым и заботливым. Она как будто светится. Ладно, в худшем случае, я поговорю с милым светящимся человеком. Она проводит меня через определенный процесс, задавая ряд вопросов о моих убеждениях. Кое-что всплывает.
«Они всегда меня бросают, – вдруг говорю я. – Всякий раз, когда я глубоко люблю женщину, она оставляет меня».
Я не могу поверить в то, что только что произнес, но все складывается. Сколько я себя помню, эта закономерность все время была.
«И она, – говорю я. – Я любил ее. Это было настоящее во всех смыслах. И она любила меня. Я готов был поставить что угодно на то, что это никогда не закончится».
