Голова Розамунд была слегка запрокинута, глаза прикрыты. Черные и длинные волосы девушки Садовник зачесал вверх, собрав прическу, которая, надо отдать ему должное, очень напоминала черную розу.
– Присмотритесь к ее губам, господа, – с каким-то священным трепетом сказал констебль.
Я взглянул – и холодок заструился по моей спине. Губы девушки были перепачканы чем-то красным, тонкая струйка стекала с губ к подбородку.
– Это кровь? – с удивлением спросил Лестрейд.
– Экспертиза покажет, – отозвался я.
– Проклятая вампирня, ну, мы вам сейчас покажем!
Громкий вопль заставил нас обернуться. Из зарослей вышли пять мужчин и женщина. У мужчин в руках были покрытые землей лопаты, женщина держала охапку кольев из белоснежной древесины.
– Гарри, ты только взгляни! – воскликнула женщина.
Мужчины застыли, глядя на «черную розу».
– Они убили девчонку! – взвизгнул плюгавенький мужичонка с сердитым, щедро покрытым оспинами лицом. – Вампиры поганые!
Взяв лопаты подобно копьям, охотники на вампиров угрожающе двинулись на нас. Я мысленно проклял ирландского писаку Стокера, смутившего умы и без того недалеких британцев своей нелепой книгой.
– Мы из полиции, – предупредил констебль, отступая.
– Стойте на месте, джентльмены, – приказал Лестрейд. – Вы находитесь на месте преступления.
– Врут псы! – крикнула женщина. – Убейте их и пригвоздите к земле кольями!
Ситуация из комической быстро превратилась в угрожающую. Поняв, что сейчас на наши головы обрушатся лопаты, я выхватил из кармана револьвер и выстрелил в воздух.
– Еще шаг и один из вас умрет.
Они замерли, недоуменно хлопая глазами.
– Так вы и правда из полиции, господа? – удивленно осведомился плюгавый коротышка. – А что же вы делаете на могиле Джефферсонов? Разве вы не знаете, что они были вампирами? И кто эта девочка? Может, она вампир? Может, ее нужно пригвоздить к земле колом?
– Пошли вон, идиоты! – заорал Лестрейд. – Пошли вон, а не то, клянусь Богом, Ватсон перестреляет вас одного за другим!
«Охотники», негромко переругиваясь между собой и грозя нам смертными карами, скрылись в зарослях.
– Н-да, сюда нужно с десятком констеблей ходить, – вытирая пот со лба, сказал Лестрейд.
Я спрятал револьвер.
– Продолжим, инспектор.
Мы прибыли в Скотленд-Ярд вечером. Сюда же на специальной машине было доставлено тело Розамунд Нэш-Мерфи. Пока эксперт осматривал труп, мы с Лестрейдом отправились совершать уже ставший обыкновенным для нас ритуал: освобождение подозреваемого в убийствах девушек. Учитель Тернер расплакался, когда узнал, что с него сняты все обвинения, и полиция больше не считает его Садовником. Я смотрел на него, утирающего лицо белым платком, испытывая все то же гадливое чувство. Все-таки, этого перверта следовало бы упечь хоть на какой-то срок. Во всяком случае, я бы ни одной директрисе не посоветовал взять его учителем в школу для девочек.
Между тем, новый патологоанатом Скотленд-Ярда завершил экспертизу тела. Как и было написано в газете «Криминальные ужасы», девушку задушили. Признаков изнасилования обнаружено не было, как и каких-либо повреждений плоти. Язык Садовник не вырезал, как в случае с Беатрис Пройслер. Губы девушки, и правда, были испачканы кровью. Патологоанатом Скотленд-Ярда, используя открытый в 1900 году Карлом Ландштейнером
19 метод определения группы крови, однозначно заявил, что кровь эта принадлежит не Розамунд.
– Если кровь принадлежит не Розамунд, очевидно, она принадлежит убийце, – сказал Лестрейд.
– По всей вероятности, – пожал плечами патологоанатом. – Но есть еще один весьма интересный момент, джентльмены.
– Какой же? – спросил я, ощущая почему-то холодок под ложечкой.
– Кровь присутствует и в желудке Розамунд, сэр, – отозвался патологоанатом. – Прямо перед смертью она пила человеческую кровь.
Лестрейд выругался.
– Что же это такое происходит, Ватсон, а?
Я ничего не ответил.
33
Барбара Лестрейд давно поняла, что ее отец – недалекий человек. Его рассуждения о жизни, о политике, о мужчинах и женщинах были простыми и грубыми, как необструганная доска. Уже в детстве она заметила, что люди втихомолку посмеиваются над Лестрейдом, а однажды из уст одной дамы она услышала слова «мужлан» и «держиморда».
Приземленность и грубость отца угнетали Барбару. Ей хотелось видеть папу умным, начитанным и тонко чувствующим субъектом. Примерно таким, как мистер Холмс из документальных рассказов доктора Ватсона.
Сколько раз Барбаре приходилось краснеть за столом, когда ее отец при гостях начинал рассказывать о своей службе в полиции, восхвалял свои методики работы и политическое устройство Великобритании.
– Эти либеральные мечтания нужно подавлять в зародыше, – говорил Лестрейд, сжимая в кулаке вилку и яростно глядя на гостей. – С колониями нужно разбираться жестко, душить на корню. Душить, как кот душит крысу.
– Папа! – возмущенно восклицала Барбара, но уже через пару минут инспектор снова начинал рассказывать грубые и, как казалось девушке, человеконенавистнические вещи.
Ей казалось, что отец ненавидит всех, во всех он видит врагов. В либералах, феминистках, индусах, социалистах, русских…
С особым подозрением он относился к женщинам, или, как он говорил, к «слабому полу». По мнению Лестрейда, все без исключения женщины – изменщицы, только и ждущие, как засадить нож в спину благоверного супруга.
Когда отец за столом и при гостях начинал рассуждать о распущенности современных женщин, ей хотелось провалиться сквозь землю. Кроме того, Лестрейд был убежден, что место «слабого пола» исключительно на кухне, и ни о каких избирательных правах не может быть и речи. Барбара спорила с отцом, убеждала, что в XX-ом столетии нельзя относиться к женщинам, как в XIX веке, но все ее усилия по просвещению старого служаки были напрасными.
Когда девушке исполнилось шестнадцать, она с огромным неудовольствием заметила, что контроль со стороны отца резко усилился. Лестрейд не давал ей самостоятельно и шагу ступить, постоянно спрашивал, куда она собирается идти и где была, узнавал, кем являются ее друзья, кто их родители.
Еще одним мучительным моментом в жизни Барбары стало появление в доме мисс Старридж. Эта суровая и властная женщина категорически запретила называть себя гувернанткой и вела она себя отнюдь не как прислуга: порой Барбаре казалось, что даже отец побаивается мисс Старридж.
