Утром следующего дня я послал барку в город Перу
[245], чтобы дать знать о моем приезде хозяину одной навы, /138/ которого звали Хуан Каро, родом из Севильи, который был моим близким другом, и я знал, что он был там. Он вместе со своими друзьями выплыл встречать меня на барках; и я хотел немедленно отправиться выразить свое почтение императору, но они так упорствовали, говоря, что я им доставлю бесчестье, если первым делом не поеду в Перу, где они живут, что пришлось мне уступить; мы с моими людьми отправились на барках кастильцев, а наша нава — за нами, и встали мы на якорь в защищенной гавани Перы, одной из лучших в мире; какой бы большой ни была нава, касающаяся бушпритом земли, глубина и отсутствие тины [будут для нее достаточными], так что лучше и быть не может; и сошел я на землю в сопровождении кастильцев и людей из других наций, их друзей, и отправились мы в церковь, чтобы совершить молитву, и был там подеста, который правит этой землею, и принял он меня очень хорошо, спрашивая о новостях Запада и говоря, что все, что мне необходимо, я получу немедленно; с этим мы и ушли. Я отправился жить к кастильцу, хозяину корабля, у которого и в самом деле нашел теплый прием, и когда приехал я в дом, то обнаружил прекрасные вина и птицу, присланные мне /139/ подеста. На другой день утром кастильцы, бывшие в Константинополе, и те, которые были в Пере, пришли ко мне, и познакомился я там со многими, которых видел в Кастилии, среди которых Альфонсо де Мата, личный эскудеро короля дона Хуана, нашего господина (да упокоит Господь его душу!), который очень просил меня, чтобы представил я его императору Трапезунда, ибо он приехал с послами Собора и разорился; и упросил я императора, хотя тот тоже разорился, подобно вышеупомянутому (ибо изгнали его из его земли, и был он вместе с императрицей Константинопольской, сестрой его
[246]), и он принял его на службу, да и мне в тот день подарил лук со стрелами, который у меня хранится.
Через два дня, в которые я отдыхал, я отправился выразить почтение императору Константинополя, и сопровождали меня все кастильцы, и оделся я во все самое хорошее, с цепью Чешуи — девизом короля дона Хуана
[247], и послал за одним из толмачей императора, которого звали Хуан из Севильи, кастильцем; и говорят, что был он для императора больше, чем толмач, ибо пел ему кастильские романсы под лютню, <...> и отправился он со мною во дворец, и вошел он доложить императору, что я пришел выразить ему свое почтение; /140/ и заставили меня там ждать час, пока он [император] послал за несколькими кабальеро и подготовился. Я прошел по его дворцу до одной залы, где увидел его сидящим на возвышении, а под ногами у него была расстелена львиная шкура; я поклонился ему и сказал, что я приехал туда, чтобы посетить его лично и весь дом его, и увидеть его земли и сеньории, и прежде всего, чтобы узнать истину о происхождении моего рода, про который говорилось, что происходит он из тех земель и что он его императорской крови, и стал я рассказывать ему, как все это было, согласно тому, что здесь об этом говорят. И потом ответил он мне, что очень рад моему приезду, а что до того, о чем я говорил, то он прикажет просмотреть древние истории и узнать правду обо всем; и стал он расспрашивать меня о новостях в латинских землях, и правителях их, в особенности о короле Испании, моем господине, и о здоровье его, и о войне с маврами, и обо всем отвечал я ему, что знал, и с тем и ушел я от него, и отправился домой. На следующий день прислал он за мной, ибо собирался на охоту, и прислал коней для меня и моих слуг, и отправился я с ним и с императрицей, его женой, которая была там, и сказал он мне в тот день, что уже разузнал о том, о чем я его спросил, и что по возвращении он прикажет рассказать мне об этом; и я очень благодарил его; и по возвращении, /141/ примерно в час вечерни, приказал он, сойдя с коня, призвать к себе того, кому он велел разыскать корень того, о чем он спрашивал, и было все это так.
Говорят, что в древние времена
[248] (мне говорили, когда именно, но я не могу как следует вспомнить) император Константинополя приказал, чтобы во всех его землях идальго облагались теми же самыми повинностями и податями и во всех случаях платили так же, как и вилланы; идальго, его подданные, увидев, что лишают их стольких привилегий, попросили его старшего сына и первого наследника заступиться за них и поговорить с императором, чтобы тот не оставлял о своем правлении такую плохую память и не делал бы столь неразумной и несправедливой вещи и чтобы не подниматься им всем против него и не доводить дела до столкновения, что будет неизбежным, если он все же будет упорствовать в своем намерении; инфант согласился использовать для поддержки требований идальго все свои возможности, и отправился к императору, и стал упрашивать его милость, чтобы не шел он против идальго и знати, своих подданных, ибо благодаря им он властвует, /142/ они поддерживают его и оказывают ему почести, и если захочет он действовать им наперекор, то подвергнет себя большим опасностям и страданиям и в конечном итоге своего не добьется. Когда император это услышал, он вознегодовал на принца, своего сына, и приказал лишить его всей свиты и отправить в изгнание, и говорят, что отправился он в Адрианополь, где теперь местопребывание и двор Великого турка. И когда приехал он туда, разнеслась по всей империи молва о том, как поступил с принцем император, его отец, и, объединившись, все идальго вместе со своими приверженцами подняли мятеж; взяв принца, они двинулись с большим войском на Константинополь, где тогда был император, а было от одного до другого города пять дней пути. Император, узнав об этом, вывел в поле всех простолюдинов, и встали [войска] друг против друга, и велел принц передать отцу и просить его не совершать столь вредное и позорное деяние, которое заставило бы [принца] воевать с отцом; а император ответил еще хуже, чем в первый раз, говоря, что все равно поступит так, а принца и всех, кто пришел с ним, покарает смертью. Принц, увидев, что дело идет к сражению, нашел способ договориться с /143/ отцом, что тот вернется в Константинополь, а принц — в Адрианополь, после чего можно будет о чем-либо договариваться; все это принц сделал ради того, чтобы не сражаться с отцом; так и случилось, и каждый из них вернулся в свою резиденцию. Принц, видя, что не разрешиться этому делу без битвы, обратился к инфанту, своему брату, вверил ему своих людей, а его — им, и сказал, что никогда Богу не было бы угодно, чтобы воевал он со своим отцом, ни даже чтобы жил он на земле, где терпят такое, и уехал он, и отправился в Испанию, и прибыл в Кастилию в то время, когда правил там король дон Альфонсо, завоевавший Толедо, которого некоторые прозвали Пронзенная рука
[249]. Этот первородный [принц] Константинополя стал зваться графом доном Педро, и был он отцом дона Эстебана Ильяна
[250]. Греческие же кабальеро, увидев, что лишились предводителя, к тому же такого, как этот принц, доказавшего свою доблесть в сражениях, где ему довелось участвовать (Да потом и в Испании он блестяще доказал свою храбрость), признали того инфанта, хотя он был еще юным, целовали ему руку и нарекли императором Греции; и вышли они с ним и со всем войском из Адрианополя, и пошли на Константинополь, /144/ чтобы посадить его на императорский престол. Когда узнал об этом император, он, как и в первый раз, вышел против них из города, и не осталось ему ничего другого, как принять сражение, и был император побежден и пленен, и много его людей убито и взято в плен; и вошли они в город с великим торжеством, и посадили на императорский престол юного инфанта, своего предводителя, которого они везли с собой, а отца его заключили под стражу, и скончался он в скором времени от позора. И стал править [юный император] в мире, и отменил законы, изданные его отцом, издав другие, еще более покровительствующие идальго, чем первоначальные; поэтому-то и говорят теперь, что нигде не пользуются идальго такой свободой, как в Греции, и нигде так не притесняют вилланов, что кажутся они рабами идальго; а в наши дни и те, и другие страдают под великим игом, ибо царствуют над ними враги веры, то есть турки, за грехи христиан. Принц же греческий, прибыв в Кастилию, был прекрасно принят и обласкан королем; и говорят, что однажды, собираясь на войну с маврами, король женил его на одной из своих законных сестер и оставил его управлять королевством, /145/ пока он будет на войне; говорят, что он был очень благородным, мужественным, щедрым и здравомыслящим кабальеро. Звали его доном Педро Ильяном, и говорят, что именно он вошел в Толедо и впустил туда короля, когда однажды город отложился, отвоевав его у противников, победив их и овладев городом для короля; и в награду за это ему, говорят, даровали милость пользоваться свободами, которыми ныне пользуются де Толедо; он тот самый человек, что похоронен в капелле древних королей в Толедо, и на своде изобразили его на лошади, и знамя его, и его герб, который теперь принадлежит доблестному и благородному сеньору дону Фернандо Альваресу де Толедо, графу Альба, ибо ведет он свое происхождение от того греческого принца, приехавшего в Кастилию; у меня тот же герб и происхожу я из того же самого рода; тот дон Перо Руис Тафур, который сыграл главную роль в победе над Кордовой, был внук графа дона Эстебана Ильяна, сына или внука того дона Перо Ильяна, принца, как я уже сказал; и можно было бы, если бы не удлинило этот так сочинение, в согласии с историей Кастилии перечислить от отца к сыну вплоть до наших дней всех тех, кто в Кастилии ведет происхождение из того рода; а если /146/ и есть в середине моего герба полосы, то появились они там в результате различных браков; настоящим же гербом является шахматное поле
[251].
