И начиная с того времени относился он ко мне с большой любовью, как к человеку своей крови, и очень хотел, чтобы остался я у него, женился и обзавелся бы домом, и уверен я, что предлагал он это, помимо того, о чем говорилось выше, потому что город был очень слабо заселен и испытывал недостаток в хороших воинах, и не удивляюсь я этому, ибо противостоят они весьма могущественному народу. Там я видел множество кастильцев и представителей других наций латинян на жаловании у императора, и пока я был там, они очень обо мне заботились и уважали. В этот день один кабальеро его двора, бывший там, велел пригласить меня отобедать с ним на следующий день, что я и сделал. И на следующий день, отслушав мессу, отправился я в дом того кабальеро, который /150/ ожидал меня, и отобедал с ним, и показал он мне свой дом и жену, и детей, обращаясь со мной очень ласково; и после еды, приказав всем уйти, вошел он в свою комнату и надел на себя золотую цепь Чешуи девиза короля, нашего господина, и вышел ко мне, и обратился на нашем кастильском языке, и сказал: «Кабальеро, добро пожаловать, знайте, что мой дом и все, что в нем находится, предоставляется Вам, как моему собственному брату, ибо получил я от Вашего короля много почестей и милостей и прекрасный прием от кабальеро Вашей земли, и если не говорил я с Вами на людях на Вашем языке, то это потому, что ни в каком случае не оставляем мы родного языка ради того, чтобы говорить на чужом, и относимся к этому с большим презрением, но из любви моей к Вашей нации и Вам впредь, когда мы будем оставаться одни, знайте, что рядом с Вами всегда есть еще один кастилец!» И с того часа оказывал он мне большую честь; и привел он мне туда одну из своих сестер, очень красивую женщину, говоря, что она, пока я буду в той земле, будет мне подругой, и рекомендовал ее мне; думаю, что хотел он заключить брак. От этой девушки получил я много вещей в подарок, в особенности два шатра, которые я привез в Кастилию, /151/ один я отдал магистру, а второй у меня и сейчас.
В тот день прислал император за мной, чтобы ехать на охоту, и убили мы много зайцев, куропаток, турачей и фазанов, которых много в той земле; и когда вернулись мы во дворец, попросил я у него разрешения, и отправился селиться туда, где приказал он приготовить мне все необходимое. И было видно, без сомнения, что хочет оказать он мне все почести и милости; и начиная с того дня, каждый раз, когда он или императрица, его жена, собирались на охоту, посылали они мне лошадь, и я ехал с ними, ибо говорили они, что им очень приятно со мной. Через пятнадцать дней, прошедших с моего приезда, император должен был уезжать на венецианских галеях, чтобы заключить договор с папой, и мне многократно приказывали и Даже упрашивали, чтобы отправился я в путь вместе с ним, и пришлось бы мне сделать это, не оправдайся я тем, что непременно должен был сначала повидать всю Грецию, Турцию и Даже Татарию; и увидев, что ничего со мной не поделаешь, поручил меня императрице, жене своей, и Драгашу, брату своему, которого он оставил наследником в империи (это тот, которого сейчас убили турки), а сам отбыл с большой свитой; вез он с собой двух братьев своих
[255] и восемьсот человек самых что ни на есть /152/ идальго; и в день его отъезда из Константинополя был устроен большой праздник, и все священнослужители прошли с крестным ходом до причала, а многие сопровождали его в течение дня по морю, и я отправился с ним, и получил я разрешение, и вернулся в Константинополь, и дал он мне его, хотя и неохотно, сказав, что если бы у меня все было с собой, не позволил бы он мне уехать. И с этим покинул я его, а он приказал еще, чтобы посетил я его перед отъездом в свою землю, и пообещал я ему это, и сделал. Вернувшись в Константинополь, попросил я деспота Драгаша, который был вместо императора, о милости, чтобы отправил он меня в Адрианополь, самый главный город во всей Греции после Константинополя, где находилось войско Турка
[256]; сеньор приказал тогда одним генуэзцам, которые были там по торговым делам, чтобы сопроводили они меня так, чтобы мне безопасно доехать к Турку, увидеть его лично и свиту его и вернуться назад; и оказалось, что приехал туда брат одного из бывших там купцов, к которому сеньор очень хорошо относился и очень доверял, и сказал он, что, чтобы услужить ему, отвезет меня, покажет мне все и привезет обратно.
И положили мы выехать через три дня, и отравились /153/ в путь по Греции, проезжая много местечек, о которых не стоит здесь говорить, и приехали в Адрианополь, который в девяти днях пути оттуда, и поселился я с тем генуэзцем, у которого был там дом и место пребывания. И случилось так, что Турок прислал за мной, чтобы узнать когда и как уехал император, и с какой свитой, и на каких кораблях; так что, сообщив ему [об императоре], увидел я его лично, и двор его, и людей; лет ему будет около сорока пяти
[257], он хорошего телосложения, с весьма приятным выражением лица, и имел он вид человека благоразумного, с серьезным лицом, и был он в таком сопровождении, какого никогда я не видывал, ибо было там с ним все его войско, которое (даже если покажется, что я преувеличиваю, сошлюсь на тех, кто сказал мне это) составляло шестьсот тысяч всадников; и без сомнения (боюсь говорить то, что сказали мне), нет в той земле ни одного пехотинца, но все ездят на лошадях, а лошади мелкие и тощие. Он лично и люди его всегда, зимой и летом, в поле, в палатках, хотя город рядом, и никогда не бывает он в городе, только когда отправляется в баню со своими женщинами. Генуэзец показал мне то, что делал Турок, и видел я, как он шествовал в сопровождении барабанов или других /154/ музыкальных инструментов, и жонглеров, которые шли с песнями, и целого моря женщин, которые, как говорили, все его наложницы, и будто бы их больше трехсот; и так с большой суматохой вошли они в город, и находились там до полуночи, а потом вернулись в свои палатки. На другой день [Турок] отправился верхом на охоту, и генуэзец отправил меня с ним, и ехало с ним множество людей верхом, и множество соколов, ястребов и леопардов, и вся охотничья артиллерия; и все турки имеют обыкновение везти на седле железную дубинку, тамбурин, лук и колчан со стрелами; это все их снаряжение для сражения; и поскольку земля очень холодная и обледенелая и лошади нередко падают, надевают они сапоги до колен из очень крепкой дамасской кожи, и шпоры вставлены туда, так что нельзя снять их, и потому, когда падает лошадь, вынимают они ногу не получая никакого вреда, а сапог остается в стремени. Там много фазанов и турачей, а также всевозможные виды птиц, которые есть в Испании. Там я видел людей, хорошо одетых по их моде, в длинных одеждах и в кафтанах, столь же длинных, как и одежды, открытых спереди, из тонкого сукна — шерстяного, шелкового, итальянской парчи; но то, чего я никогда не видел лучше и в большем количестве, так это /155/ пушнина — куница, соболь, много горностая, и с хвостиками, а также какие-то лисицы, которых они там очень любят как за приятность шкурки, так и за очень мягкий и очень теплый мех, [что важно] в такой холодной стране; многие из них покрывают голову полотном, а другие шляпами, сделанными на манер праздничных головных уборов бургосских женщин; седла, на которых они ездят, как сардинские, но богатые и покрытые дорогими тканями; ездят они верхом, чаще натянув поволья, чем отпустив их. В тот день мы вернулись в город, и мой спутник провез меня по лагерю, чтобы увидеть мне шатры кабальеро и других людей; там, как в собственном доме, есть у них все необходимое, как женщины, так и все остальное; у них хорошие шатры и хорошее размещение для людей, но все это пока еще строится; но по давней привычке они терпят, не показывая, что их это беспокоит. Лошади всегда у них под открытым небом, безо всякого убежища, и думаю, что хотя они по природе своей тощие и немощные, эти продолжительные плохие условия делают их еще более слабосильными, и кажется, что с трудом могут они носить на себе своих хозяев. Лошадей этих огромное количество, и хотя трудно в это поверить, даже учитывая всех верховых животных, что есть в Кастилии, как галисийских кляч, так и в горах, /156/ и во всей Кастилии, и лошаков, и мулов, и ослов (так же хотелось бы мне сражаться верхом на них, как и на любой из их [турок] лошадей!), думаю, что в нашем королевстве [едва] набралось бы такое количество. Их владения очень велики по размерам; Турция — очень большая страна, но весьма бесплодная, малонаселенная и гористая; Греция, которую они заняли, равнинная и изобильная земля, хотя теперь редконаселенная из-за войн, но [ее жители] переносят тяготы войны так, словно не особенно страдают они от того, что обращаются с ними как с врагами, и трудно поверить, как столько людей может быть обеспечено пищей. Турки — благородные люди, в которых много правды, и живут они на той земле как идальго, как в своих расходах, так и в одежде, еде и играх, которые у них очень азартные; они люди очень жизнерадостные, открытые и хорошие собеседники, настолько, что, когда в тех краях говорят о достоинствах, называют не кого-нибудь еще, а именно турок. Когда я повидал самого Турка, его дом и свиту, я сказал моему спутнику, что было бы хорошо вернуться нам в Константинополь; и задержались мы там еще на два дня, потому что ему нужно было закончить какие-то дела, которые были у него с купцами, обслуживавшими двор Турка. В один из тех двух /157/ дней Турок выезжал на охоту, и я ездил с ним, чтобы посмотреть на его свиту, и была она самой большой, какую я когда-либо видел, по числу всадников, а также по количеству охотничьего снаряжения; я видел людей, на свой манер прекрасно и богато одетых, а чепраков стольких и столь роскошных не видывал я никогда в жизни.
