В то время, пока я находился там, ездил я смотреть Тану — очень большую реку, говорят, что это /165/ еще одна из рек, вытекающих из земного рая
[268]. И море Таны, и море Рихабаке, и Бакинское море — все это та самая пресная вода Таны, которая протекает по всей Персии и Великой Индии; как и по Нилу, по ней везут множество товаров — до того как войти в Великое море около Каффы. На этой реке стоят два замка, один генуэзский, другой — венецианский
[269], где получают они свои товары. В этой реке много рыбы, которой нагружают корабли; особенно изобилует она осетрами, которые хороши как свежими, так и солеными; я видел, что их привозят в Кастилию и даже во Фландрию. Этот путь проделали послы короля дона Энрике, когда ездили к Тимур-беку; и Альфон Фернандес де Меса говорил мне, что оттуда до конца [пути] было столько же, как оттуда до Кастилии; но они проехали туда и обратно прямым путем и видели весьма удивительные вещи по дороге и при дворе Тимур-бека, как они утверждают
[270]. Удивительная вещь эта река Таны и люди, живущие вокруг нее; там умирают рыбы, которые называются мерона
[271], говорят, огромные; их яйцами /166/ набивают бочки и продают по всему миру, особенно в Греции и Турции; и называют их икрой. Она похожа на черноватое мыло, в таком мягком виде ее и едят с помощью ножа; ее взвешивают, как у нас мыло, а если положить ее на угли, то она затвердевает и становится видно что это рыбьи яйца; это очень соленая штука. Женщины, а также и мужчины одеваются в тамошний шелк, тонкий и тщательно отделанный, как наш морискский
[272]; мужчины носят кафтаны из тонкого, как сукно, войлока и так же мнут его, и нет швов; оружие их — сабли, лук, стрелы и дубина.
Я приложил много усилий, чтобы съездить в Татарию, но мне посоветовали не делать этого, ибо это было небезопасно из-за людей, которые разъезжают по равнинам ничем не сдерживаемые, не подчиняющиеся никакому государю. И ездил я осматривать тот город, который они называют Солхат, а оттуда хотел отправиться посмотреть на Лордо-базар Великого Хана («лордо» значит войско, а «базар» — площадь)
[273], как называют его двор, и разузнал я о нем, каков он. Место, где бывает рынок, как они его называют, — большой город, и располагается там Великий кади
[274], в обязанности которого входит руководить теми людьми; с другой стороны, по левую руку, другое, схожим образом устроенное место, /167/ с другим Великим кади, который там руководит; дома те переносные, одни из холстины, другие из жердей; иногда случается, что из-за истощения земли город перемещают на другое место, и тогда перевозят они на телегах все свои вещи в то место и поселяются в том же порядке, словно невозможно им отвыкнуть и поселиться иначе. Здесь не едят хлеба, ибо нет его, а питаются рисом с верблюжьим молоком и лошадиным мясом; о вине они никогда и не слыхивали; живут они по закону Мухаммада. Великий хан тот правит огромной землей, но нет в ней ни больших, ни малых городов, а живут они стойбищами; те, кто живет вдали от земель христиан и не может воевать с ними, воюют и грабят друг друга, как только могут, не боясь правосудия и даже не считая это злом; обычно они невелики ростом и широки в плечах, с широкими лбами и маленькими глазами, и говорят, что самые безобразные считаются самыми благородными; говорят, что, когда они сталкиваются с турками, всегда одерживают верх над ними, а турки, в свою очередь, над греками, а греки, как говорят, над татарами. Теперь, когда греки лишились всего (да и до этого не было у них ничего непокоренного, кроме Константинополя, но все же было кого назвать /168/ господином), все христианские нации, которые [рассеяны] по миру, поделены между маврами, и стали рабами, как здесь мудехары, и потеряли они все, порабощены и рассеяны по миру. Да, неплохо отомстили турки за Трою!
[275]. Ведь еще до того, как я приезжал и как был взят Константинополь, были они так же зависимы, как и сейчас, и если [турки] и не налагали на них руки, то из страха разозлить христиан Запада, чтобы не воспротивились они. Но когда я вижу равнодушие, которое проявили после падения Константинополя христианские государи и народы, кажется мне, что напрасны были эти опасения [турок]. Не стоит сомневаться, что если с Божьего попущения дерзнут они на большее, то достигнут всего, что затеют, судя по тем мерам, которые христианский мир противопоставил столь великому оскорблению. Очень хотелось бы мне задержаться в этих землях, да люди они звероподобные и пища не соответствует моей природе, к тому же простираются [их земли] чуть ли не до Великой Индии, куда невозможно добраться, а в других землях и смотреть не на что, только на христиан тех, о которых я говорил, людей погубленных и разоренных /169/ из-за несчастного соседства с татарами и из-за отсутствия государя, который защитил бы их, и так и живут, пока о них Бог заботится. <...> В этом городе Каффа так холодно зимой, что корабли замерзают в порту. Дикость и безобразие тех людей столь велики, что я с огромной радостью отдался желанию увидеть другие земли и, собрав все свои вещи, покинул Каффу и направился в Грецию.
