Бывало в те давние времена, что не проходило нескольких недель и даже дней без того, чтобы не вытаскивали рыбаки своими сетями мертвых младенцев; говорят, что было это из-за Длительного отсутствия купцов, жены которых, жаждая плотских утех, добивались своего и беременели, и, желая сохранить свою репутацию, рожая, /216/ выбрасывали младенцев из окон в море, чему также способствовало расположение города; синьоры, видя столь чудовищный грех, посовещались об этом и основали большую, очень богатую и хорошо отделанную больницу
[321], и постоянно находилось там сто кормилиц, дававших детям молоко, и туда приносят растить детей бесстыдниц; и добились они такой буллы от папы, что каждый, кто будет посещать детей и ту больницу, получит отпущение определенных грехов; и ходят туда как мужчины, так и женщины, чтобы получить прощение, посещая своих детей; и без сомнения, это очень благочестивое дело, пользующееся большим уважением. В этом городе никто никогда не носиторужия, под угрозой страшнейшего наказания, какие бы обстоятельства ни были, и еще меньше дерзнул бы кто-нибудь прийти с оружием на совет. Старики у этих людей в большой чести и почтении, и когда должны они назначать дожа, выбирают они человека беспристрастного, достойного столь великого дела, чтобы был он идальго по рождению, и никогда у того, кому доверили они должность, не отнимут они ее, если не совершит он преступления, которое повлечет это за собой, и дает ему восемь тысяч дукатов на жизнь, то есть, имеется в виду, на семью, а вся остальная свита оплачивается синьорией отдельно, и не может он увеличить ее сверх предписанного, и конечно не может он /217/ приговаривать или прощать кого-либо, раз он даже своим не распоряжается. Эти люди во многом полагаются на честность, и несомненно, а убедился я в этом на собственном опыте, что, если захотел бы кто-нибудь нарушить слово в денежных делах, скорее заплатили бы ему обменные чеки, чем потерпели бы подобное; меня не удивляет, что люди, ездящие по всему миру, имеют подобные правила, иначе не могли бы они с уверенностью отправляться в плавание. У них принято посылать каждый год в города, которые есть у них на материке в их заливе, гражданина из знатных людей, а на Архипелаг и более дальние земли раз в два года. И однажды послали они подеста в королевство Крит, которое мы называем Кандия, и потом через год послали к нему инспектора, ибо таков обычай, и провел он такое суровое расследование, что [подеста] был обезглавлен еще до отъезда оттуда; и потому и провинции, и сам город хорошо управляются, и если очутится кто в их землях на краю света, покажется ему, что он в том же городе [Венеции]. Там прекрасное правительство, и потому город этот так процветает, и величайшее в нем богатство, ибо привозят туда в изобилии и избытке товары с Востока и Запада, так что кажется, что все это — одна держава. /218/
Когда я выехал из Венеции, чтобы отправиться в странствия по христианским землям, оставил я все, что привез из Леванта, как рабов, так и деньги, и все остальные вещи, что купил, мессиру Доменего Вент
[322], одному тамошнему купцу и моему большому другу, и взял я деньги, которых, как я считал, мне хватит, и обменял часть их в Брюгге и Фландрии, и отплыл я на одной барке, и переночевал в ту ночь, что отъехал, в одном месте, что зовется Кьоджа, которая так же построена на водах моря, как и Венеция, и принадлежит она Венеции, и есть там несколько сожженных кораблей, погибших во время войны, когда пришли сюда генуэзцы, чтобы напасть на венецианцев
[323]. Утром следующего дня я отплыл оттуда, и через четыре или пять миль вошел в реку По, одну из самых больших рек в мире, и то, по чему я плыл, — это один из трех рукавов; и столь глубоко там, что, когда венецианцы воюют с герцогом Милана, те и другие вооружают большие флоты. Корабли эти — удивительная вещь для тех, кто их не видел, ибо это очень большие барки с плоским дном, потому что плавают они на мелководье, и на такой барке /219/ устраивается большой деревянный замок с высокой башней, снабженной многочисленной артиллерией, как, например, пушками, бомбардами, кулевринами, мортирами, а весла внизу, так что нельзя повредить их, и не могут эти суда ходить под парусом, да и не приспособлены для этого, ибо перевернутся. На этих кораблях ведутся весьма крупные сражения; когда я находился там, вышли венецианцы с сорока галеонами и пошли на земли герцога Милана, чтобы захватить один его город, и вышли ломбардцы, чтобы защитить его, и, говорят, было там крупное сражение; у ломбардцев был один очень маленький корабль, галапаго, как они его называют, с железным навесом, как бы сводом, а нужен он, чтобы поджигать другие корабли, и они не могут этому препятствовать; а у венецианцев был человек, который нырял под воду, подплывал к вражеским кораблям и продырявливал их сверлом, так что было потоплено три галеона ломбардцев, прежде чем они поняли, что происходит, а у венецианцев сожгли четыре, и битва длилась долго, пока венецианцы не были побеждены и потеряли семнадцать галеонов, а с другими, забрав столько людей, сколько могли, убрались вниз по реке и вернулись в свою землю; /220/ и подобного рода войны постоянно случаются между венецианцами и ломбардцами.
И я продолжил свой путь по упомянутой реке По до места, называемого Франколино, которое находится на материке и принадлежит маркизам Феррары, и оттуда отправился я в Феррару, где находились тогда папа Евгений и император Константинополя со множеством людей, собравшихся туда, чтобы увидеть объединение Церкви с греками
[324]. И на второй день в добром сопровождении кастильцев отправился я к папе Евгению, и он меня хорошо принял и пожелал узнать от меня в подробностях о делах в Иерусалиме, и у султана, и Турка, а также и у императора, которого он имел при себе, сколь велика была власть его; и слышал я все, и удовлетворил его просьбу в том, о чем знал, и с этим ушел от него. И в тот день вечером отправился я к императору Константинополя, и передал ему письма от его жены и брата, деспота, и принял он меня с большой радостью, говоря, что я для него как родственник и земляк, и приблизил меня к себе, и усадил меня ниже около себя, расспрашивая меня о новостях своей земли, и просил меня, пока я буду там, посещать его каждый день, хотя приятнее всего ему было бы, если бы я поселился у него; обращался он со мной совсем по-домашнему; /221/ его резиденция находилась во дворцах маркиза Феррары, построенных на воде колодца, называемого Райским
[325], это очень красивые строения. В этот день я распрощался с ним и отправился отдыхать, и сбрил я себе бороду, которая была очень длинна
[326], по просьбе кастильцев; и на другой день, одевшись на наш манер, отправился я к императору, и когда увидел он меня, сказал он, что очень жалко ему видеть, что я сбрил бороду, ибо борода — величайшая честь и величайшее благо, которые есть у мужчины; я ответил ему: «Сеньор, у нас к этому противоположное отношение, ибо никогда мы не носим бороду, кроме как в большой беде!»; об этом проговорили мы долгое время, а затем вернулись к делам в Греции, и император тщательно расспрашивал меня о тамошних делах, о своей жене и братьях, о земле, о Турке, как он и что он делал, пока я находился там; и сказал я ему обо всем, что знал.
