И в этот день император должен был говорить с папой, и я отправился с ним; император страдал подагрой и не мог ходить, и носили его сидящим на стуле, держа с одной и с другой стороны; в этот день принял его папа с большими почестями в большой, специально приготовленной зале, и были с ним кардиналы, архиепископы, епископы, маркиз Феррары и другие /222/ тамошние государи; и расположены были их сидения согласно обычаю: по правую руку — трон императора Германии, христианских королей и князей, по левую — трон императора Греции и некоторых прелатов, а трон папы — в центре, выше всех других; в тот день провели они в разговорах три или четыре часа, говорят, что речь шла о расхождениях в вере между греками и латинянами; затем мы ушли оттуда, папа удалился в свою комнату, а император отправился в свою резиденцию в сопровождении всех, кто составлял тогда его двор. Он привез из своей земли большую свиту, а поскольку все они носят длинные одеяния и отпускают бороды, выглядят они как очень значительные персоны и кажется, будто их великое множество, гораздо больше, чем на самом деле, хотя говорят, что было их с тысячу человек; и прибыл император в свою резиденцию, и распрощались все, а я остался там, и вошел вместе с ним, и отобедал я в тот день с ним, причем он очень старался изъявить мне свое доброе расположение. Через восемь дней наступил праздник Тела Божьего
[327], и в присутствии папы и императора с великолепными свитами было устроено празднество, да такое, что и в деревне в десять дворов не смогли бы сделать более жалким образом; хотя бы ради /223/ чужеземцев следовало бы им устроить все это иначе. Я заметил тогда, что к папе подъехали два посланца, один от герцога Бургундии, чтобы разрешить отслужить мессу после полудня, а другой от герцога Германии
[328], с просьбой разрешить отслужить мессу перед полуночью. Этот город — один из самых приятных, что я видел в мире, он столь же велик, как Вальядолид, но очень плотно застроен, с очень приятными улицами, очень хорошо укрепленный, с палисадом и рвом, с замком на краю на реке По, очень красивым внутри и еще более снаружи; земля очень плодородна, поскольку обработана, и вокруг [города] много садов со всяческими фруктами. Этот город платит подати папе, и говорят, что достигали они ста пятидесяти пяти тысяч дукатов и понемногу снизились до шестнадцати тысяч, а теперь составляют три тысячи, и ниже расскажу, как это случилось.
Нынешний маркиз Феррары родом из Франции, говорят, что даже из рода Ганелона и что проделывают с ним ту же церемонию с хлебом, что и с другими [потомками Ганелона], а именно кладут его на стол обратной стороной, а потом переворачивают. Говорят, что он отправился к королю Франции просить его, чтобы дал он ему герб и отменил этот обычай, и дал ему король Франции /224/ герб
[329], но сказал, что второго он сделать не может. Этот маркиз Феррары большой сеньор, унаследовавший много хороших городов, городков и замков, и говорят, что доход его — триста тысяч дукатов; он человек очень жизнерадостный, обаятельный и влюбчивый; говорят, что есть у него десять или двенадцать наложниц в нескольких его дворцах по всему городу. Этому человеку лет восемьдесят, он низенького роста и очень толстый. Когда он был женат на дочери одного немецкого герцога, так уж случилось, что влюбилась она в одного из его сыновей от другой женщины
[330], и так воспылали они любовью, что он уже не думал о своем долге перед отцом, а она — перед мужем, и стало известно, что вступили они в плотские сношения; маркиз узнал об этом от одного своего слуги, и показал тот ему, и застал их обоих маркиз, когда они грешили, и велел их схватить, и приказал судьям той земли, чтобы решили, как поступить с ними согласно правосудию; и много сеньоров той земли, а также других важных сеньоров из других земель, и даже, говорят, папа, просили маркиза, чтобы поступил он с ними милосердно; и всем отвечал он, что не приказывал он ни убивать их, ни тем более спасать, но чтобы /225/ свершилось правосудие. И судьи вынесли решение, что должны они оба умереть, и приказал маркиз в своем присутствии вывести их на площадь и обезглавить; было бы долго описывать все, что тут произошло. И затем маркиз взошел на галею, которая была уже готова, и отправился в Иерусалим, и по возвращении вступил в брак с дочерью другого немецкого герцога, красивейшей женщиной пятнадцати лет, а ему восемьдесят, и потому не приходится ждать ничего другого, кроме как нового греха хуже первого. От этой последней жены есть у него сыновья, еще дети, и есть у него бастард, парень лет тридцати, очень доблестный человек и прекрасный воин; учитывая, что в Италии никогда не видно мира, и если оставить [наследство] тем детям, не смогут они управлять им и потеряют, решил он оставить все бастарду, узаконил его и сделал наследником всего
[331], приказав целовать ему руку как сеньору в присутствии папы, давшего на это разрешение; и приказал он, чтобы старший законный сын по праву и наследству получил навсегда половину доходов, но не власть. Я видел этого сеньора, как он однажды устроил у себя во дворце празднество, где было много благородных людей, мужчин и женщин; и был там большой турнир, /226/ а потом велел он, чтобы все женщины пробежали бегом палько, как они это называют, то есть бег на расстояние, на которое человек может бросить камень; а с другой стороны было три куска ткани — один парчовый, другой из темно-красного шелкового бархата, третий из карминового бархата; первая получала парчу, вторая — шелк, а третья карминовую ткань. Была бы там Бродяжка из Алькудиа, она бы сбегала три раза и взяла бы все. Этот сеньор маркиз очень жизнерадостный человек, сразу видно, что французской нации. В этом месте отдыхал я двадцать дней, собираясь в дорогу в Германию и покупая лошадей для себя и своих людей, и когда был готов, отправился я к императору Греции просить разрешения, и очень просил он меня, чтобы перед возвращением в Испанию посетил я его, поскольку мне все равно пришлось бы вернуться в Венецию, где оставил я свои вещи, и обещал я ему это.
