– Это здесь. – Линн показала на тропинку, отчасти скрытую деревьями и кустами и ведущую наверх. Он кивнул и начал подниматься за ней.
– Стокгольм – просто фантастически красивый город! В нем столько загадок! Я играл здесь, когда был маленьким, мне казалось, что я знаю тут каждый уголок, а этого дома ни разу и не заметил. Точно как с твоей квартирой. Я там ходил сотни раз, не обращая внимания на существование этой улицы.
Они подошли к покосившемуся деревянному забору, выкрашенному красной краской, и вошли в калитку. Народ уже веселился вовсю. Кто-то махал Линн с другого конца сада. Рикард остановился, выжидая. Желтую деревянную виллу, построенную на рубеже веков, окружал огромный сад, в котором было много фруктовых деревьев. Праздничную атмосферу подчеркивали цветные фонарики, развешанные между деревьями, и оркестр, стоявший на временном помосте. Исполнялось нечто, что вполне могло быть одной из песен Жака Бреля, несмотря на необычное сочетание контрабаса, аккордеона и акустических гитар. Длинные столы стояли под деревьями рядами, люди сидели маленькими группами и разговаривали. Он не заметил ни одной балаклавы. Зато здесь собрались, как ему показалось, все хипстеры Седера.
Народ ходил вокруг, одетый в брендовые шмотки, которые вряд ли были ему по карману с его зарплатой комиссара полиции. Прям-таки ходячая реклама бренда Nitty Gritty, хотя они и старались выглядеть как грузчики или асфальтоукладчики. Скорее всего они были художниками или мнящими себя художниками, подрабатывавшими в рекламе или в области графического дизайна. Очевидно, эта деятельность давала высокие доходы. Хотя, как он догадывался, никто из участников не заикнулся бы ни о зарплатах, ни об инвестициях, да и вообще ни о чем материальном. Ну, разве что за исключением последней виниловой пластинки, найденной на блошином рынке, или о каком-нибудь последнем достижении концерна Apple.
Линн помахала ему, чтоб он шел за ней, и они нацелились на наполненную льдом ванну, стоящую рядом со сценой. Она протянула ему пару бутылок пива и пошла здороваться с кем-то, кто протягивал ей руку. Когда Рикард начал терять счет всем, с кем Линн его знакомила, он побрел в сторонку и сел к столу рядом с горячо что-то обсуждавшей группой. Молодая женщина улыбнулась ему, подвинулась, освобождая место, и протянула полный до краев пластиковый бокал красного вина. На столе уже стояло множество пустых бутылок из-под вина, переполненная пепельница и парочка живых свечей, стеарин которых стекал, застывая, на бумажную скатерть с цветочным узором.
Чтобы лучше слышать и перекрикивать музыку со сцены, участники дискуссии прямо-таки нависали над столом, склоняясь друг к другу. Женщина в ярком коротком платье-ретро стиля 1950-х годов с крупными горошинами, сидевшая напротив Рикарда, спорила с парнем в кепи. Ее высоко завязанный «конский хвост» подпрыгивал, когда она качала головой. Другая женщина, светлая шатенка, сидевшая рядом с Рикардом, была несколько старше, ей было лет тридцать. Он посмотрел на нее и поднял бокал в знак приветствия. Они выпили. Женщина положила ладонь на его руку и кивнула в сторону спорящих:
– Здесь бывают горячие споры, как слышишь. Меня, кстати, зовут Мелинда. А ты здесь с кем?
– Я пришел с Линн. Линн Столь, вон она. – Ему удалось различить Линн у сцены, и он показал на нее.
– Вот как. Я не очень хорошо ее знаю, но мы с ней встречались здесь и раньше. – Мелинда задумчиво посмотрела на него. – Вы вместе работаете или просто старые друзья?
– Мы работаем вместе всего несколько дней. Только что провели встречу, и она спросила, не хочу ли я пойти сюда. А то я так и сидел бы дома. – «Поскольку я разведен и живу один», – хотел он было добавить, но вовремя остановился. Из опасения, что даст слишком много ненужной информации. Она же его об этом не спрашивала? И могла подумать, что он напрашивается на ее общество.
– Тогда, быть может, мы с тобой занимаемся одним делом. Ведь Линн по-прежнему в КТИ, где и занимается исследовательской работой, и преподает? Я тоже преподаватель, в гимназии. В районе Кунгсхольмен.
Он колебался. Не любил говорить о своей профессии с посторонними. Так много предрассудков о полиции! У всех свой образ полиции. У кого-то из медиа, у кого-то из собственного опыта. И чаще всего этот образ отрицательный. А это ведет к тому, что ему приходится объяснять и оправдываться в вещах, в которых он не был виноват и к которым не имел никакого отношения. К тому же Мелинда была симпатичной – приятная мягкая улыбка и любопытные глаза. Ему не хотелось ее отпугивать. И врать не хотелось. Да и Линн могла в любую секунду подойти к столу, и все сразу бы раскрылось.
– Не-е-ет, мы не в одной с тобой отрасли. Но и ты, и я получаем зарплату из налоговых денег. Я полицейский. Уголовная полиция. Линн помогает мне в расследовании. – К его удивлению, Мелинда звонко рассмеялась, так что даже спорящие по соседству остановились на несколько мгновений. Потом она положила руку на его плечо и наклонилась поближе:
– Ты смешной. Я могу себе представить самые разные области, в которых могла бы работать Линн, но полиция там на последнем месте. В жизни бы не догадалась! Ты вообще в курсе ее истории? Или просто шутишь?
Рикард понял, что они с Линн должны были казаться окружающим довольно странной парой. Он засмеялся.
– Окей, я понимаю, что это из ряда вон. Но такое необычное сочетание все же работает. А что касается ее истории, то она ничего и не скрывала. Скорее наоборот. И у меня никаких проблем с тем, чем она занималась раньше, она – хороший человек.
Мелинда налила еще вина.
– Окей, ты меня убедил. Недаром же говорят, что «когда дьявол стареет, он становится праведником». – Тут она спохватилась, что поговорка могла быть понята превратно, и торопливо добавила: – Но Линн, конечно же, никакой не дьявол, никоим образом. Она всегда хорошо ко мне относилась, хотя ее политические идеи казались мне немного экстремальными.
Мелинда поколебалась, но все же спросила:
– Ты, случайно, не со стрельбой на Седере работаешь? Кафе, которое обстреляли из автоматов. Ужас просто.
Он покачал головой, и Мелинда замолчала. Очевидно, что ему не хочется говорить о работе. А кому хочется? Рикард оглянулся. Линн нашла еще кого-то из друзей и стояла за сценой, жестикулируя. Перед сценой стояли, раскачиваясь в такт музыке, небольшие группы людей. Кто-то пытался изобразить сольный танец, но сдался и залег в траве со своим пивом. Рикард уже пообвык и чувствовал себя как дома. Музыканты продолжали играть, и вся атмосфера мало отличалась от тех концертов, которые он посещал в молодости, в Ярла-театре и в «Оасен». Не говоря уже о панк-группах 1970–1980-х годов, типа «Tant Strul» и «Incest Brothers», выступления которых он видел буквально в ста метрах от того места, где они сидели, – в амфитеатре на холме острова Лонгхольмен. А о том факте, что его любимой группой в то время была анархистская «Snutslakt»
[57], он умолчал в своем резюме, когда подавал документы на должность комиссара уголовной полиции. Рикард улыбнулся своим воспоминаниям и понял, что слегка опьянел. Хорошо себя чувствовал, смог расслабиться, особенно в обществе Мелинды. Протянул ей бутылку пива. Уровень шума в дебатах за столом возрастал, деревянный стол покачнулся. Ему удалось подхватить обе бутылки пива, свою и Мелинды, до того, как они свалились со стола. Она улыбнулась.
