Он проплыл под мостом Лильехольмсбрун – против движения, чтобы остаться не замеченным всякими набравшимися пива гуляками на палубе плавучего бара «Лупен», – и тогда только зажег фонарик. Проверил, чтоб никто случайно не прогуливался мимо на берегу, что бывало весьма редко – прогулкам мешали железнодорожные рельсы от старого места погрузки цемента. Он прикрыл свет фонарика рукой и быстро оглянулся на плавающий домик, причаленный у берега возле плакучих ив. Поселившиеся там удивительно молодые хиппи уже, наверное, уснули, и с ними проблем возникнуть не должно. Тихие звуки афрокарибской музыки Калипсо доносились со стороны бара «Лупен». Йорген привязал свою шлюпку рядом с другой, уже причаленной там весельной лодкой. Потом осветил ржавый железный остов и искривленный релинг старого лоцманского катера «Brage», пришвартованного железными цепями к причальной стенке.
Все шло так, как и было рассчитано: никто не заметил, как он пробрался на борт катера, который считался забытым и брошенным. Ржавчина проела все насквозь, и хуже всего была крыша с огромной дырой. Палубу загромождал всякий хлам, бесполезный и никому не нужный. Пустые банки из-под краски, канистры, какие-то железяки, сломанные велосипеды, куски брезента, рваные комбинезоны, старые башмаки и липкие от нефти бочки.
Со стороны причала вообще было невозможно подняться на борт. Не видно было и никакого входа – только разбитое окно в кабине. На другой стороне Йорген отметил, что сигнал тревоги металлического люка, ведущего в трюм, был отключен. Чего он и ожидал, увидев причаленную шлюпку. Значит, Клаус и Симон уже здесь, подумал он. Никому другому и в голову бы не пришло, что этот люк, на вид ржавый, а на самом деле закаленный и усиленный, куда-то ведет.
Он опустился в люк и попал в тамбур, приспособленный для одного взрослого. Он знал, что за черным стеклом находятся Клаус с Симоном. Он нажал код и услышал, как щелкнул на той стороне тумблер, снимающий систему безопасности. Тяжелая броня двери повернулась, открывая вход.
Йорген улыбнулся. Он знал, что эти мужчины абсолютно компетентны для выполнения задания. Но он успел забыть, какое невольное уважение внушает их внешность.
Ростом более двух метров. Широкие грудные клетки развиты, как у пловцов. Стрижки намеренно «средние», чтоб не бросались в глаза. Ни бритоголовые, ни ежиком. Разве что прическу Симона можно счесть немодной – короткая челка наискосок лучше бы сочеталась с серым шерстяным костюмом и тридцатыми годами. Немецкими тридцатыми. Одежда у них была повседневная, чтоб не мозолить глаза. Но никакая одежда не могла их замаскировать. Они все равно бросались в глаза, находясь в толпе. Что-то у них было со взглядом. Будто серая пленка застилала зрачки, скрывая внутреннюю жизнь. Но это не был сонный взгляд наркоманов, напротив, они смотрели живо и внимательно. Одеть их в черную военную форму и ботинки, и их спокойно можно было бы принять за полицейских. Одежда специально подбиралась «никакая», лишенная деталей, которые могли бы запомниться потенциальным свидетелям.
Контраст был велик и по сравнению с самим Йоргеном. Если к ним смело можно было применить эпитеты «мощный» или «громоздкий», сам он был нормального роста и очень худой, даже тощий. Травля, которой его подвергали в школе, во многом была связана именно с его худобой. Этой черты, выделявшей его из группы мальчишек, было достаточно, чтобы превратить его в жертву остальных ребят в классе и их братьев. Так начались годы школьного ада: заикание, пропуски уроков, встречи с кураторами и попытки посредничества со стороны директоров. Этот кошмар давно позади. Он отличался от многих других членов организации тем, что не создавал свою собственную уверенность в себе исключительно на страхе других. Он не стал завсегдатаем тренажерных залов, чтобы избавиться от боли, и не пользовался стероидами. Вместо этого он научился руководить, вести за собой, подчинять. И строил свое лидерство на психологии. Его сила была не в мышцах, а в голове. И при помощи головы он мог управлять даже такими «сверхчеловеками», как Клаус и Симон.
Йорген огляделся в бывшей каюте. Ничто не говорило о том, что они находятся на борту катера. С таким же успехом это мог бы быть и подземный бункер. Стальные перегородки, сильные люминесцентные лампы, все герметически подогнано и бесшумно, если не считать почти неслышного шороха вентиляционной системы. Неожиданно большое помещение с местом для компьютеров, оружейным шкафом, письменным столом и парочкой тюремных камер для содержания «временных проблем». Все оптимально приспособлено для целей. Невозможно ни проникнуть, ни подслушать, ни заметить.
– Добрый вечер. – Мужчины кивнули в ответ.
– У нас проблема. – Он достал три стакана и щедро наполнил их шотландским виски «Ардбег». Потом сел и обвел глазами их вопрошающие лица. – Линн Столь, – произнес он наконец.
Ощущение эйфории охватило Рикарда во время спуска к воде с Мелиндой на острове Лонгхольмен. Она потихоньку вложила свои пальцы в его руку, и они молча шли рядом. Темнота была приятной. Он чувствовал себя свободным. Беззаботным. И хотя мысли о Марии и всплывали, когда он сидел у стола, он их отталкивал. Не было сил об этом думать. Хотелось быть здесь и сейчас. Да и никто, даже с самыми волевыми намерениями, не мог бы утверждать, что они с Марией являются парой. Может быть, только в самом начале потенциально возможных и, вероятно, предстоящих отношений. Он вдруг с удивлением заметил, что идет босиком. Наверное, снял обувь и оставил под столом.
Мостки легко было различить в лунном свете над черной водой канала. В плакучих ивах, склоненных над берегом, шелестела листва. Блестели деревянные лодки, причаленные в ряд, придавая сцене шарм прошлого века: купцы, женщины в панталонах и с кружевными зонтиками от солнца, грог с французским фруктовым Eau-de-vie и подогретый пунш.
Они пили вино прямо из бутылки, которую он нес, задевая ногами краешек воды. Вода была прохладной. Но необычно теплой для мая. Они оба знали, что то, к чему все идет, ни к чему их не обязывает. Если они сами не захотят. Она сказала, что завтра уезжает в Америку, будет работать учителем в Бостоне, целый год, по обмену. Если они захотят, чтобы этот вечер наступающего лета получил продолжение, то смогут это сделать. Не захотят – он так и останется единственным. Но память останется у них обоих.
Она расстегнула его рубашку.
– Искупнемся?
Они целовались, помогая друг другу раздеваться. Руки ласково касались теплых тел. Вино согрело их и сделало их устойчивыми к прохладной воде, охватившей их тела, оттолкнувшиеся от мостков. Он округлил ладони вокруг ее груди, а она притянула его к себе. Они изучали друг друга, пока холод не стал пощипывать кожу, и он почувствовал, что ему нужно подняться наверх, чтобы довести до конца. Они кое-как вытерлись одеждой и легли близко друг к другу, чтобы согреться. Вино казалось теплым в животе, согревало, и он чувствовал, как она прижимается к нему. Он вошел в нее, делясь теплом и двигаясь медленно, в гармонии с ней. Темнота заботливо окутала их, как бы прислушиваясь к ритму их дыхания, которое все убыстрялось. Потом они неподвижно лежали на причале. Долго.
Когда Йорген Кранц и оба его подчиненных покинули место встречи – катер «Brage», – все выглядело так, будто они никогда там и не были. Две простенькие весельные лодки поплыли каждая в свою сторону, и вскоре их поглотила темнота. Весь хлам на палубе так и остался лежать, ржавый, пыльный и нетронутый. Не светили лампы с причального борта, не доносились голоса из каюты под палубой. Никто не приходил и не уходил. Даже на ближайших лодках никто ничего не заметил, кроме всегдашнего: куча ржавого мусора, едва державшегося на плаву, никаких людей.
