Недовольный результатом, да еще и с некоторым беспокойством, что они, кажется, переусердствовали, откликаясь на то, что могло вообще оказаться ложной тревогой, Пабст открыл переднюю дверь их машины. Нажал на замки задних дверей и открыл все нараспашку, чтобы туда проник дневной свет.
– А у тебя есть ордер на обыск? У тебя, черт побери, нет права лезть в нашу машину без всяких бумаг. Нас разве в чем-то обвиняют?
Пабст отметил, что если человек ругается по-датски, то это звучит еще более возмущенно, чем по-шведски. В то же время трудно было относиться к этому всерьез. Датский язык звучал абсурдно. Он улыбнулся и заглянул в багажник. Его улыбка рассердила датчанина еще больше.
– Знаешь, что делают с такими свиньями, как ты? Их отправляют на живодерню! С дыркой во лбу. – Каспар был взбешен до такой степени, что из уголка рта текла слюна, когда он прямо-таки выплюнул эти слова. Пабст помрачнел. Всему есть предел, а этот датчанин относился, судя по всему, к менее жизнерадостному типу, чем те, которые попадались ему раньше. Он подошел и остановился перед ним, приблизив лицо так, что оно было всего в нескольких миллиметрах от лица датчанина. Пабст угрожающе прошипел:
– Закрой пасть, чертов датчанин! Мне надоело твое блеянье! – Он нанес удар по ногам и развернул его, когда датчанин потерял равновесие. Привычным движением завел ему руки за спину и защелкнул на запястьях наручники. У Каспара от боли в плечах чуть было не сбилось дыхание. Не успел он опомниться, как очутился на заднем сиденье полицейской машины.
– Карлссон, если ты можешь связать их в одну пачку, там, сзади, то мы, может быть, сможем спокойно поработать. – Пабст постучал по стеклу, преувеличенно любезно улыбнулся Каспару и помахал ему ручкой.
Он вернулся обратно к дверям багажника и потянул на себя одну из двух больших черных хоккейных сумок. Осторожно открыл молнию. Напряженное выражение лица сменилось довольным кивком. В сумке были бинокли, штатив и современная системная камера с телеобъективом. Пока что Каспар и его друзья-орнитологи вполне могли говорить правду. Но день все-таки не прошел напрасно. Это подтвердило остальное содержимое сумки. Баллончик со слезоточивым газом, электрошокер, резиновая дубинка, черные лыжные маски, рация walkie-talkie, ломик, гвоздодер и болторез – это не те инструменты, которые он связывал с птичками и природой. Он взял электрошокер, многозначительно посмотрел на Карлссона и пошел обратно к полицейской машине. Открыл дверь так, чтобы хорошо было видно, что именно он держит в руке.
– Простите великодушно за скромные познания дилетанта, но мне на самом деле очень интересно, за каким это видом птичек вы охотитесь? – Он сделал выразительную паузу в несколько секунд и продолжил: – Но эту дискуссию мы поведем в полицейском участке, где у нас, как я подозреваю, будет сколько угодно времени. – Он повернулся к Карлссону. – Ты позвонишь Вернестрему и Вальдесу? Нам может понадобиться помощь, чтобы эскортировать этих шутников в СИЗО. А мы с тобой должны глянуть на ферму, которую они так искали.
– А надо ли? Может, лучше подождать Вернестрема? Они же не успели к тому дому, который искали? Да и мы ведь не можем оставить их здесь одних?
– Фермер за ними присмотрит. Они обезоружены, в наручниках и заперты в машине, так что не смогут создать никаких проблем. Вернестрем сразу увидит их, как только приедет. И нам вряд ли понадобится подмога. Я тут проработал тридцать лет, и единственное, что случилось на этом острове, так это когда кто-нибудь дал задний ход и съехал под откос в праздник Середины лета или свалился со стула в День поедания раков. – Он подмигнул Карлссону. – К тому же мне любопытно, что тут может быть такого привлекательного для воров, что четверо датчан готовы провести шестнадцать часов в дороге, чтобы это найти. Только позвони в участок, и пойдем.
Карлссон кивнул и набрал короткий номер коммутатора полиции в Хандене. Пабст оставил окно полицейской машины чуть приоткрытым, чтобы пропускать кислород.
– Не балуй, ребята, скоро все выяснится. – Он не ждал ответа, а повернулся к Полу Свенссону, который стоял чуть поодаль. Пабст предъявил ему свою полицейскую бляху, чтобы подчеркнуть серьезность момента. – Мы должны быстро проверить ферму напротив, через дорогу. Позвонили и вызвали еще один патруль. А пока я тебе даю полномочия гражданского полицейского. Это значит, что ты держишь датчан под наблюдением, я подчеркиваю, под наблюдением. Ты не открываешь машину, ты с ними не разговариваешь, и никто не идет в туалет. Машину могу открыть только я. Мы вернемся через двадцать минут. Можешь передать это Вернестрему, когда он появится. Вопросы есть?
Пол был настолько потрясен, что ему не пришло в голову возражать. Ведь это он сам позвонил и вызвал полицию. И хоть датчане и вели себя вежливо, но внешность у них все равно была как у преступников.
Он крикнул вслед полицейским, выходящим на дорогу:
– Второй участок направо. По заросшей травой дороге.
* * *
Весна – самое красивое время года, думал Пабст. Тихо и спокойно перед наступлением летнего сезона, когда сюда нахлынут горожане. В панике они пытаются все успеть: сделать ремонт, потренироваться на свежем воздухе, тусовки вокруг гриля, орущие дети, для которых у них тоже нет времени. Одновременно звонят с работы по всем мобильникам. Тогда тут движение как на автомагистрали. А пока тихо. Только ветер качает деревья да птицы поют. Он увидел въезд на участок, поросший травой. В стороне лежали останки жертвы какого-то сумасшедшего лихача – раздувшийся труп задавленного барсука. В пустых глазных впадинах жужжали мухи, откладывающие яйца. Прямо в смерти зарождалась новая жизнь. Как и в профессии полицейского. Жизнь приходит, жизнь уходит. В конечном счете остаются только черви, мухи и жучки, получающие пользу от того, что мы жили. Ну и ладно. Карлссон неожиданно что-то сказал и прервал его размышления о быстротечности жизни:
– Здесь.
Дома не было видно, дорога сворачивала через сотню метров. Он понял, почему датчане прозевали поворот. Дорогой явно мало пользовались, и она почти целиком заросла. Не было никакого почтового ящика, который бы намекнул, что перед ними не только бревенчатая дорога, поросшая травой. Но, по словам Пола Свенссона, это было тут.
Его прошиб озноб. Между деревьями было намного прохладнее, когда солнце не грело спины. По-прежнему нигде ни звука. Казалось, что даже птицы притихли в напряженном ожидании. Он остановился и внимательно посмотрел вперед. Когда они свернули, то стал виден дом. Ни дымка из трубы, ни света в окнах, ни машины на дворе. Как он и ожидал, не было никаких признаков жизни. Он с облегчением вздохнул. Но что-то все же витало в воздухе. Какое-то предчувствие, что не все так, как должно быть. Птицы должны были бы сидеть на деревьях и щебетать, а они попрятались в лесу.
Что-то их напугало.
Тишину прервал громкий крик боли. Карлссон, шедший рядом, покачнулся и опустился на колено.
– Ешкин кот, я наступил на колючую проволоку. Острие проткнуло подошву. – Карлссон протянул к нему руку, подтянулся и показал ногу. Довольно толстая, похожая на шило железяка на самом деле воткнулась в подметку.
