Пустым взглядом он смотрел на торчащие обрезки ног, с которых свисали куски сухожилий и кожи, как жуткие декорации к фильму ужасов. Мозг отказывался регистрировать их как часть его тела. Казалось, рассудок не желал соглашаться с тем, что окровавленные обрубки принадлежали его организму. Он не чувствовал никакой боли. Но ног больше не было. Он понял, что произошло, но не мог увидеть никаких следов того, что у него раньше было. Ни кусков костей, ни костной ткани или мышц. Ничего из этого не лежало перед ним на полу. Потом чувства «догнали» разум и начали отражать то, что уже понял мозг. Тело будто вспыхнуло пожаром. Ощущение крайнего перегрева. Вернестрем прикрыл глаза, и его накрыла волна усталости. Бесконечной усталости. Потом все чувства выключились, и он рухнул в темноту. Жизнь продолжала покидать его, толчками, вместе с кровью. На дворе кто-то продолжал кричать от дикой боли.
Вальдес услышал оглушающий взрыв в тот момент, когда он сделал большой шаг на лестницу веранды, крепко держа пистолет, и замахнулся ногой, чтобы нанести сильный удар в дверь. Во всяком случае, таково было намерение – сильно ударить. Если бы под ним вдруг не исчезла земля. Когда он перенес вес тела на левую ногу, то подпиленные у входа доски сломались.
Раздался грохот.
Боль в ноге, которая провалилась между досками, была просто нечеловеческой.
Разум был блокирован, так что он будто вообще не понимал, откуда раздался грохот. Но боль была понятна. Он продолжал кричать так, будто хотел отогнать дьявола. Это был даже не крик, а длинный, растянутый вой. Он отпустил пистолет и бросился грудью вперед, чтобы как-то выбраться. Схватившись руками за ручку двери, он попытался подтянуться, чтобы избавиться от боли. Эффект оказался противоположным. Когда он попытался подтянуть к себе ногу, которая не сдвинулась ни на миллиметр, ощущение, что его проткнули стальными ножами, сменилось жжением, будто ему на открытую рану лили жидкую серную кислоту.
В глазах потемнело. Он попытался контролировать боль, сконцентрировав внимание на дыхании. Одновременно пытался не дергаться, чтобы не причинять себе еще более страшной боли, и осторожно, медленно переносить вес тела на согнутую ногу, которая не застряла под лестницей. Посмотрел туда, где должен был бы находиться Вернестрем. Из хлева струились клубы серо-белого дыма. Он снова закричал, пытаясь сложить из звуков слова:
– Вернестрем, на помощь, иди сюда, блин, Вернестрем! – В последовавшей за его криком тишине слышны были дуновения ветра в листве над его головой. Парочка мух попыталась слизнуть соленый пот, который стекал по затылку и шее. Никто не шевелился в хлеву. Никто не отвечал. Нетвердыми движениями он ощупал ремень, нашел на спине фонарик, но никак не мог найти радиопередатчик. Большим усилием воли ему удалось повернуть голову, и он увидел радио, валявшееся на дворе, довольно далеко. Он зажег фонарик и посветил вниз, в дыру. Нервная система блокировала самую страшную боль, но по телу все равно пробежала ледяная дрожь, когда он увидел, что произошло. В дыре он увидел два железных острия, которые с двух сторон прошили насквозь коленную чашечку и держали ногу, как в капкане. Та сила, с которой он – всем весом своего тела – наступил на подпиленный пол, привела в движение механизм, который и пронзил его мышцы, ткани и кости.
Глава 47
Сильный взрыв был оглушающим. Звук шел извне, сверху. Йорген сразу понял, что это. Кто-то попал в мину-ловушку.
Он громко выругался. Как могло подкрепление подоспеть так быстро? Он же только что обезвредил первых двух легавых. Он прислушался. Звук. Сначала тихо, потом все громче. Протяжный вой. Он видел, что Линн тоже услышала. Черт побери! Этого еще не хватало. Как будто ему нечем заняться. Скоро припрется какой-нибудь любопытный сосед с собакой.
– Я скоро вернусь.
Удар ружейным прикладом пришелся Линн по виску. Она упала на пол.
Он увидел полицейского в щель между дверьми в подвал. Тот сидел, скорчившись, у дома, но издали казался в сознании. Повернут он был к Йоргену спиной, с фонариком в руке. Ни оружия. Ни рации. Вопль прекратился. Слышно было лишь тягучее постанывание.
Он вышел на двор. Даже если легавый у дома еще жив, он не представляет собой никакой угрозы. Он осторожно подошел к воротам в хлев. Как и ожидал, увидел на полу в темноте лежащее тело. С той разницей, что это тело не издавало никаких звуков. Тело было мертвым. Неподвижный труп полицейского. Безногий труп. Йорген кивнул сам себе и пошел обратно во двор. Приготовления принесли плоды. Он увидел, что легавый у дома вперился взглядом в коммуникационную рацию, валявшуюся на земле. Он поднял автомат.
– Об этом не беспокойся, у меня для рации найдется получше применение.
Вальдес вздрогнул при звуках голоса, не будучи уверенным, откуда он доносится. Ему с трудом удалось повернуть голову, и теперь он лицом к лицу был с тем, кто должен быть Йоргеном Кранцем. Автомат направлен прямо на него. Несколько секунд он был не совсем уверен – в сознании ли он? Или это просто горячечный бред? Единственное, что было несомненно реальным, так это боль.
Для человека, который только что думал, что умер, Линн очухалась на удивление быстро. За мгновение до того, как приклад ударил ее в висок, ей удалось вывернуть плечо так, что большая сила удара пришлась на ключицу. Она обычно пользовалась этим приемом, когда падала со скейтборда. Потом лежала неподвижно, как казалось, без признаков жизни. В голове шумело. Она знала, что у нее есть всего несколько минут. Она должна отсюда выбраться. Предупредить Рикарда и Эрика. Если они живы. Или кого-нибудь из АФА, которых он заманил сюда, используя ее в качестве приманки.
Покачиваясь, она встала и заметила, как потемнело в глазах. Сделала попытку помассировать виски, но не получилось, трудно было сконцентрировать внимание. Держась за стенку, она закрыла глаза и глубоко подышала. Больше времени не было. Она подошла к окошку подвала и выбила стекло, обмотав руку одеялом. Пустой банкой из-под краски повыбивала последние осколки, оставшиеся в раме, и посмотрела на маленькое окошко. У нее, черт побери, не было ни малейшего шанса проскользнуть. И все-таки именно это она и собиралась сделать. Она была вынуждена улыбнуться сама себе, несмотря на полный пипец. Ее мысли звучали как эхо старого студенческого призыва с 1968 года: «У тебя нет ни шанса – не упусти его!»
Она пошарила взглядом по углам. Банка должна быть где-то там. Она помнила, что видела ее. Попинала вокруг ногой. И увидела ее. Проржавела насквозь, но текст еще можно было разобрать. «Смазочное масло». Кислая вонь ударила в нос, когда она открыла крышку. Протухшее масло. Она дернула к себе грязную майку, висевшую на крючке, утопила ее в масле и провела по голове. Потом по рукам. От масла слипались пальцы. Оно жутко воняло. Но это было единственным способом вылезти наружу.
Она оттолкнулась и вонзилась головой в окно. Попыталась за что-нибудь зацепиться, но скользнула обратно. Масло действительно помогало ей проскользнуть в окошко, но с таким же успехом она скользила обратно.
Она сделала еще одну попытку, но поняла, что не проскользнет наружу, если ей не от чего будет оттолкнуться. С растущим отчаянием осмотрела подвал по новой. Потянула на себя несколько больших банок с краской, поставила их друг на друга и просунула голову дальше, прежде чем потеряла равновесие и упала обратно на пол. Опять встала. Попыталась представить себя невесомой, водрузила весь свой вес на раму окошка, рванулась, но восстановила равновесие и застыла. За окошком она видела траву, мох и гравий – ничего, за что можно было бы зацепиться, чтобы вытащить себя. Дальше лес.
