Меньше чем за сутки Линн уже дважды раздевали во сне. К этому так быстро не привыкнешь! Но коньяк свое дело сделал – она проспала почти двадцать четыре часа! И проснулась хоть и не прежней, но, по крайней мере, в сознании. И живая.
Она, Рикард и Эрик почти не разговаривали. И Луиса тоже. Обнимались, плакали или просто сидели молча. Никто на Линн не давил. Основное уже знали. Все было против Йоргена Кранца. Троих убитых полицейских достаточно для пожизненного заключения или принудительного лечения в психиатрической клинике.
Когда рассказали про Ахмеда, ей стало грустно. Так банально! И все это проделывал, чтобы спасти свою карьеру. Свою репутацию. Чтобы скрыть свои любовные связи со студентками. Ее передернуло. И с «кукольным убийцей» то же самое. Стен Хофман. Человек, которому она доверяла. Который тоже охотился на молодых девушек. Платил за их услуги. Убивал их. И все равно думал, что у него с Анной было что-то настоящее, не виртуальные, а подлинные чувства.
Рикард настаивал на том, что Линн нужна помощь специалистов. Терапия. Беседы с психологом, психотерапевтом. Можно быть стопроцентным индивидуалистом, но ты все равно – не остров в океане, как он выразился. После того, что пришлось пережить Линн, никто не может выйти сухим из воды, без психологической травмы. Он привел в пример самого себя – как можно переработать травматический стресс и жить дальше после жутких событий и переживаний, чтоб не свихнуться.
Рикард, разумеется, желал ей добра, но Линн все равно не согласилась, а решила провести собственную «программу самопомощи». Да, действительно, она никогда раньше не была так близка к смерти. Но если ей реально понадобится психолог, то можно обратиться за помощью попозже. А сначала она хотела попробовать сама. Раньше это срабатывало. Хотя тогда проблемы были совсем незначительными по сравнению с тем, что пришлось перестрадать сейчас. Но Линн все равно считала, что те же методы помогут и на этот раз. Сначала физические нагрузки: тренировки, пробежки вдоль берега залива Ошта, заплывы на длинные дистанции в открытом бассейне Эриксдаль и занятия по самообороне с приятельницами. Потом вечера и ночи на лонгборде, когда меньше транспорта на дорогах и реже встречаются велосипедисты. До самого рассвета, когда солнце окрашивает пролив Риддарфьерден в розово-голубые тона. Все эти виды физической активности давали время для раздумий и переработки-переваривания ее переживаний. Потом отдых – поваляться под яблонями на горе Шиннарвиксберьет или среди дубов у дворца Русендаль, а может, на газонах острова Кастельхольмен с видом на парусники. Возможно, с бокалом вина. И в разговорах с Рикардом. Или Эриком.
Лишь однажды ее кольнуло: угрызения совести? Ведь у нее и мысли не мелькнуло позвонить Габриелю и сказать, что она хорошо себя чувствует. На самом деле именно Эрик – единственный – напомнил, чтоб она позвонила бойфренду. Но она не стала звонить, а просто нагрянула без предупреждения. Поговорили. Но пожить Линн решила все же у мамы, а не у него. Ее собственная квартира была по-прежнему опечатана полицией и совсем не манила. Но и жить в ателье Габриеля на острове Лонгхольмен ей совсем не хотелось. Не то это место, где тебя могут оставить в покое. Габриель расстроился, но проявил понимание и сказал, что ей действительно нужно некоторое время побыть одной.
Когда она почувствовала, что немножко пришла в себя, настал черед «шоколадок». Рикард и Эрик собрали деньги на подарок как знак благодарности «за вклад на благо шведского королевства». И хотя понятно было, что это просто шутка и они ее дразнят, Линн не могла не вставить шпильку: «Вы, конечно, хотите сказать, «Во имя шведского народа»?». Ей подарили футболку, которая по размеру подошла бы десятилетнему ребенку, с принтом полицейской формы. Но в пакете оказались и керамические колесики для скейтборда бренда Amphetamine и еще одна футболка – «Неуязвимый» с текстом «Question Authority»
[65]. Значит, кто-то все же учел ее вкусы и потребности. После вручения подарков они договорились иногда созваниваться и как-нибудь встретиться за чашкой кофе. И разошлись в разные стороны. Рикард к своей забытой картошке, которую давно пора было высадить в грунт. А Эрик, как она догадывалась, либо в бар «Lion Bar», либо в «Dovas».
Последующие недели были именно такими, как Линн и представляла. Дома она появлялась только на время сна. Кошмары мучили все меньше. Что оказалось переварить труднее всего, так это расшатывание самих принципов ее существования. Линн всегда верила в то, что в этом мире можно что-то изменить к лучшему и что человек по сути своей добр. Несмотря на то что произошло, она поняла, что по-прежнему так думает. Иначе и быть не могло. Потому что в мире с другими исходными фундаментальными принципами было бы крайне трудно жить. Или – в далеком будущем – решиться принести в такой мир ребенка. Да, доброта и человечность существуют в этом мире! Тоже. Рядом. И все вместе мы можем помочь им проявляться.
Осталась одна болтающаяся ниточка. Непроверенный след. Пока у нее не хватало сил, но когда-нибудь придется за это взяться. Надо обсудить с Рикардом. Сейчас это не было важным. Это могло подождать. И все же это не давало ей покоя. Тревожило. И само по себе не могло исчезнуть.
Датские инвесторы. Кто они такие? Чего они хотели? Сейчас они не были главными для расследования – а значит, и не были важными для полиции, – но она знала других, кто был бы заинтересован в разоблачении их финансирования правоэкстремистской деятельности. Но это все потом. Она вскочила на свою доску. Сейчас ее ждали крутые склоны Шиннарвиксберьет.
