Я отступаю.
Больше всего я наслаждаюсь тем мигом, когда бросаю первый взгляд на людей. Когда впервые примечаю свою жертву, а она даже не догадывается, что за ней наблюдают. Действует необдуманно. Улыбается без причины. Смеется, думая, что никто не слышит.
Я знаю, как это все звучит. Звучит… обескураживающе. Я в курсе. Но по природе своей я обескураживаю. Бывают моменты, когда я могу вести себя очаровательно. Я знаю много языков, мне дважды довелось объехать весь мир. Я могу спеть оперу Верди «Аида», не подглядывая в ноты.
Разве я не заслуживаю хотя бы малейшего восхищения за все это?
Мне хочется думать, заслуживаю, хотя знаю, что это невозможно.
Демоны недостойны людского снисхождения. Так говорят люди, по крайней мере.
Однако я открою секрет. В свое время мне удалось понять, что можно вести себя одновременно обескураживающе и очаровательно. Вино может быть сладким, хотя оно и затмевает рассудок. Мать может любить и ненавидеть своих детей в один и тот же день.
И хищник может презирать себя, когда наслаждается своей трапезой.
Понимаю, мое поведение может показаться странным. Неподобающим. Но я создание странное. Создание, рожденное отдельно от этого мира.
Не беспокойтесь за меня. Мне никогда не приходилось быть в числе тех бессмертных, которые наслаждаются игрой со своим ужином, не очень-то я люблю и преследовать своих жертв. Я не выискиваю их слабости; скорее понимаю их человеческую натуру. Есть что-то… неправильное в том, чтобы относиться к живому существу так, словно оно создано лишь для моего развлечения. Каждый мой поступок имеет причину. Именно это отличает меня от многих обитателей Другого мира.
Мое чувство вины.
Я переживаю за каждую жизнь, которую отнимаю. Убийство прошлой недели на причале ни капли меня не воодушевило. Оно было жутким не без причины, обычно я избегаю бессмысленных смертей. Мне пришлось убить девушку лишь для того, чтобы узнать, как далеко я смогу зайти. Узнать, сколько смогу привлечь внимания. Увы, предполагаемого эффекта после убийства не последовало, мои враги не привлекли властей к этому делу. Похоже, для моей следующей жертвы придется придумать что-то более жуткое. Более прямолинейную угрозу для моих неприятелей.
Каждая следующая смерть будет все более будоражащей. Это самое важное.
Хотя я и не получаю наслаждения от беспорядочных кровопролитий, меня воодушевляет охота. Мой друг детства говорил, что может понять, если животное погибает в муках. Он ощущал вкус страха, говорил, это портит блюдо.
Мне хочется с этим согласиться. Также есть некая притягательность в том, чтобы знать, что случится дальше, до того, как узнают другие. Может, виной тому мое нетрадиционное воспитание. Или же это просто человеческая натура.
Меня называли человеком. Однажды.
И какая-то часть меня все еще жаждет им быть.
Может, именно поэтому меня и привлекает оживленность Французского квартала. Мне не хотелось охотиться здесь, потому что эти места пробуждают мои воспоминания, которые не скоро забудутся. Боль, потери, разбитые сердца. Однако я снова здесь, чтобы свести старые счеты. Дать свое последнее представление.
Sacro fremito di gloria / Tutta l’anima m’investe
[29].
«Священная дрожь славы / Наполняет мою душу».
Может, я все-таки еще человек.
Немного жестокости
– Селина! – позвала Пиппа, когда Селина бросилась в толпу, уверенно шагая вперед. Свобода. – Остановись. Нам незачем так спешить.
Селина замерла, чувствуя, как в ее груди разливается воодушевление. Ритм барабанов вдалеке сплетался со звоном тарелок. А вскоре и звук трубы наполнил дрожащий воздух. Горячий бриз играл с кончиками черной атласной ленты на шее Селины, лаская ключицу. Хотя она и стояла на месте, ее сердце тянулось к музыке, будто бы взывающей к чему-то глубоко в ее теле. Селина никогда не переставала удивляться тому, как оживала с наступлением ночи. Как влюблялась в луну все больше и больше.
Каждый вечер, несмотря на толстенные стены монастыря, Селина тихонько постукивала пятками, подыгрывая карнавальным мотивам. Ритмы и мелодии, и нарастающий темп, которые она никогда прежде не слышала, завлекали ее, заставляя позабыть о словах божьих. В этом она была не одинока. Пальцы Антонии тоже замирали на страницах молитвенника, ее мысли тоже уносились вместе с музыкой. Даже Пиппа улыбалась.
И вот они здесь, у них есть шанс попасть в самое сердце празднества.
Парад приближался, и народ разделился, расходясь по боковым улочкам Французского квартала. Уличные торговцы начинали расставлять свои лотки и тележки с едой и напитками на углах, ставя их друг за другом, и в воздухе вокруг витали ароматы специй, земли, шум металлических колес, стучащих по камням. Селина двинулась вместе с пританцовывающей толпой, таща Пиппу за собой. Когда они свернули за угол, сладковатый аромат, какого Селина не вдыхала никогда прежде, разлился по воздуху.
– Cochon de lait!
[30] – выкрикнул мужчина с усами, покрытыми сажей, его голос пронизывал странный французский акцент. Он стоял над огромной телегой с тем, что походило на большого черного зверя из металла. Когда он открыл заслонку, Селина увидела жарящееся на крутящемся вертеле мясо, аромат горящих дров и сахарного тростника просачивался наружу. Мужчина полил запеченного поросенка какой-то смесью, которая пахла топленым маслом, белым вином, острым перцем и давленым чесноком. Вкусный дым поднялся от тлеющих углей, окружая улицу. Усатый мужчина ткнул вилкой в свиной бок, и кусок мяса упал на подставленный им ломоть хлеба. Народ тут же стал собираться вокруг повара и его металлического зверя.
Селина жутко жалела, что у нее с собой нет ни одной монеты. Чтобы хотя бы попробовать что-то столь аппетитное. Она знала, что подходить ближе к радостному параду – плохая идея, но эта беспечная радость так давно не оживляла ей душу. Она полагала, что так и должно быть, что это чувство вины за совершение такого непростительного преступления, как убийство.
Радость не живет в сердце, где царствует страх.
Пиппа увидела выражение лица Селины.
– Мы не можем здесь задерживаться, Селина, – сказала она мрачно. – Не можем смотреть парад.
– Знаю. – Селина сделала глубокий вдох. – Я просто представляю, что могли бы. Что задержались. И это было прекрасно.
Сочувственная улыбка изогнула губы Пиппы.
– Я тоже хочу посмотреть парад. Но если мать-настоятельница узнает, что мы ослушались ее указаний, что не пошли сразу же на встречу и сразу же не вернулись, она больше никогда не отпустит нас в город в одиночку.
– Конечно, – кивнула Селина. Однако ее ноги не сдвинулись с места.
