Одетта резко выдохнула, сердито покосившись на Бастьяна, на миг раскрыв рот, прежде чем заговорить. Селина ожидала, что она снова начнет ругать Бастьяна, прямо как старшая сестра или тетушка. Однако Одетта просто кивнула.
– Есть одна комната, за умывальней.
Бросив последний испепеляющий взгляд на Бастьяна, Одетта повела их к одной из двух дверей на другом конце зала, в самом отдаленном углу. Между дверями располагался деревянный буфет, украшенный белой скатертью с орнаментом. Там стояли статуи, похожие на апостола Петра и Деву Марию, расписанные яркими красками. А еще лежал короткий кинжал. Рядом полукругом стояли фигурки с черепами вместо лиц и маленькие куклы из костей и соломы. Повсюду лежали бусины, сушеные фрукты и орехи, а также капли засохшего воска.
Селине все это показалось отдаленно знакомым. Аромат ладана и ароматизированных свечей ударил ей в нос, заставляя воспоминания всплывать на поверхность. Низенький столик, украшенный подобным образом, запахи фруктов и мирры, наполняющие воздух.
Любопытство зажглось внутри Селины, однако она не остановилась, чтобы рассмотреть все получше или что-нибудь спросить. Ей хотелось избавиться от всего, что ассоциировалось у нее с этим местом, как можно скорее, хотя ее расстраивала и мысль о том, чтобы никогда больше не возвращаться в «Жак».
– Вот сюда, – Одетта потянулась к ручке двери, которая была встроена так, чтобы сливаться с настенной панелью, а дверные петли скрывались за тяжелыми шелковыми шторами. Когда Одетта толкнула створку, та отказалась отворяться.
– C’est quoi ça?
[75] – пробормотала Одетта, толкая сильнее, хмурые морщинки собрались у нее на лбу. Она уперлась всем весом в дубовую дверь. В конце концов та начала поддаваться.
Из-за приоткрытой двери показалась чья-то рука.
Бледная, неподвижная рука.
Понадобился момент, чтобы понять, что к чему. Короткий отрезок времени, прежде чем все вокруг пришло в движение.
– Mon Dieu!
[76] – воскликнула Одетта. Протолкнувшись плечом, она забежала в комнатку, и Селина следом за ней. Они тут же замерли, Пиппа задрожала за их спинами.
На полу темного коридора в неуклюжей позе лежала девушка, ее рыжие кудри рассыпались по веснушчатому лицу. На шее у нее зияла рваная рана. Какое-то большое дикое животное разорвало ее плоть острыми, как лезвия, зубами.
Дрожащими пальцами Одетта дотронулась до запястья несчастной, ища пульс. Когда она дернула девушку за руку, прядь волос упала с лица той.
Селина ахнула. Она ее знала. Провела большую часть прошедшего дня в ее компании.
Анабель.
– Она?.. – голос Пиппы оборвался. А затем из ее рта вырвался жалобный стон.
Ответа на ее недосказанный вопрос не требовалось. Рядом с безжизненным телом Анабель кровью был вычерчен символ:
Шагающий по канату
Селина видела смерть прежде.
Для нее она не была новым зрелищем. Однако от этого не становилось легче видеть ее сейчас. И не делало смерть менее беспощадной.
Сегодня ночью отняли чужую жизнь.
Раз, и Анабель больше нет.
В этот самый момент при виде безжизненного тела к Селине пришло осознание сразу нескольких вещей:
Анабель погибла мучительной смертью. Это было очевидно после одного лишь взгляда на рваную рану на ее горле. Селина никогда не видела подобных ран. На миг она задумалась: а не была ли убийцей змея Бастьяна?
Однако, продолжая раздумывать, она поняла, что было бы странно, чтобы такая змея, как Туссен, стала утруждаться и убивать свою жертву лишь для того, чтобы потом бросить в темном коридоре. Если Селина правильно помнила, питоны не рвут горла своим жертвам, вместо этого они просто-напросто сдавливают добычу, медленно выталкивая из нее жизнь.
И, конечно, ни одна змея не оставит после себя визитную карточку. Написанную к тому же кровью.
Но если не змея виновата в смерти Анабель, тогда кто же? И почему? Более того, зачем Анабель пришла в «Жак» сегодняшним вечером? Наверняка она отправилась следом за Селиной и Пиппой. Но почему же тогда не оповестила их о своем визите?
Селине понадобилась всего секунда, чтобы сложить части пазла.
Мать-настоятельница, должно быть, отправила Анабель проследить за ними. Вот в чем причина того, что надзирательница урсулинского монастыря сегодня так легко поменяла свое решение, когда внезапно позволила Селине и Пиппе отправиться сюда, после того как так долго-долго возражала.
Селина сглотнула, чувствуя, как у нее горят уши. Если махинация матери-настоятельницы и является причиной, по которой Анабель пришла сегодня в ресторан, это означает только одно. Все они, Пиппа, мать-настоятельница и сама Селина, приложили руку к жестокому убийству Анабель.
К смерти Анабель.
И, наконец, если ее смерть была каким-то образом связана с той, что произошла накануне на причале, значит, тот сумасшедший – или сумасшедшая – на свободе.
Глаза Селины медленно оглядели зал, ее дыхание участилось. Если кто-то в «Жаке» убил Анабель вскоре после того, как они пришли, то любой находящийся здесь сейчас – включая всех членов Львиных Чертогов – может быть убийцей.
Одетта. Найджел. Кассамир. Арджун. Мужчина с Дальнего Востока с перламутровым кинжалом. Две темнокожие женщины с когтями из драгоценностей. Бун. Торопливый официант снизу. Не говоря уже о бесчисленных безымянных гостях, которые находились в тускло освещенном помещении.
И конечно же, Бастьян.
С каждой секундой все эти мысли кружились в голове Селины все быстрее, ее кожа горела от разогнавшейся по венам крови, а пятка задумчиво стучала по ковровому покрытию. В противоположность ей Пиппа стояла, вытаращившись на мраморный столик перед ними, ее осанка напоминала яблоко, оставленное засыхать на солнце.
Почти полночь. Селина с Пиппой должны были вернуться в монастырь еще час назад. Вместо этого они остались в темных залах второго этажа, сидя на вышитых диванах в стиле времен Людовика XIV, в окружении иллюзионистов.
Как и еще пятеро членов городской полиции.
Хотя мать-настоятельница была сейчас наименьшей из ее забот, Селина не сомневалась, что та оторвет им головы по возвращении. Но сейчас это было неважно.
Куда больше удручало то, что теперь Пиппа и Селина, скорее всего, будут в числе подозреваемых в убийстве. Если бы Селина могла найти что-то смешное в этой ироничной ситуации, она бы уже лежала на полу, корчась от смеха.
Однако смех ее сейчас не спасет.
