Она снова сердито покосилась на затылок Бастьяна. Хотя и не хотелось признавать это, она уважала его за такое проворство. Даже завидовала тому, как он умудрялся выходить сухим из воды.
Если бы у Селины была хотя бы десятая доля его власти, она бы могла делать все, что угодно, и никто и ничто не могло бы ее остановить.
* * *
– Селина! – махнула ей Одетта, сидя в своей блестящей черной открытой карете, которая сочеталась с парой черных, как полночь, жеребцов, остановившихся у ступеней собора.
Сделав успокаивающий вдох через нос, Селина направилась вниз по лестнице к ним. Приложив руку ко лбу, чтобы закрыть глаза от палящего солнца, она без энтузиазма поздоровалась:
– Bonjour, Одетта.
– Bonjour, mon amie. – Одетта распахнула кремово-бежевый шелковый зонтик с цветочным орнаментом, и рубины на ее камее из слоновой кости заблестели, отбрасывая солнечных зайчиков. Взгляд Одетты оценивающе пробежал по наряду Селины: – Мне нравится, с какой смелостью ты носишь такие яркие цвета. Они гораздо более интригующие, чем это пастельное море напускной вежливости. – Она неопределенно махнула рукой в сторону площади. – Ты обязательно должна рассказать мне как-нибудь, что тебя вдохновляет.
Селина задумалась на мгновение, по-прежнему держа руку против солнца.
– В Париже небо часто очень меланхоличное. Всегда красивое, даже во время дождя, но ему не хватает красок, поэтому мне хотелось обернуть в краски себя.
– Bien sûr
[86], – пробормотала Одетта, многозначительно улыбнувшись. – Иди, присядь рядом со мной. – Она похлопала по сиденью, обтянутому кроваво-красной кожей, рядом с собой.
– Мне не следует, – ответила Селина, озираясь по сторонам, на людей, выходящих из церкви навстречу воскресному пеклу, которые, как она догадывалась, были частью высшего общества Нового Орлеана.
– Ах, тогда ты будешь выглядеть непокорной, верно? Селина сморщила нос.
– Не непокорной. Просто… неблагоразумной.
– Слишком скоро после несчастного случая, – кивнула Одетта.
Селина лишь улыбнулась.
– Что ж, – сказала Одетта. – Полагаю, я могу передать тебе свое приглашение и так.
– Приглашение?
– Присоединиться ко мне за ужином в «Жаке» сегодня, глупенькая. Нам все еще многое нужно обсудить относительно моего наряда для бала-маскарада. И не беспокойся, – добавила она так, будто едва спохватилась. – Мы не будем рядом с тем местом, где… все произошло.
– Я… не уверена, что это разумно. Точно знаю, мать-настоятельница…
– Уже согласилась на мою просьбу, несмотря на некоторое недовольство поначалу. Монсеньор поговорил с ней перед мессой.
– Конечно, поговорил, – проворчала себе под нос Селина, не веря своим ушам.
Очередные проделки дьявола, без сомнений.
И тут, словно он услышал мысли Селины, на вырезанных из камня ступеньках послышались ритмичные шаги. Размеренные. Селина развернулась, увидев, как Бастьян шествует мимо нее в своем пепельно-сером костюме, его соломенная шляпа съехала на лоб, а аромат бергамота и кожи по-прежнему сопровождал каждый его шаг.
Он не остановился, чтобы поприветствовать ее, так что Селина сделала то же самое.
– Экипаж прибудет за тобой сегодня вечером в семь, – сказала Одетта, когда Бастьян сел рядом с ней, забравшись в карету одним отточенным движением. – И не беспокойся сильно о внешнем виде. Твой нынешний наряд очень хорош. – Без предупреждения она стукнула Бастьяна по руке резной ручкой своего зонтика. – Согласись, Селина выглядит замечательно?
Бастьян поджал губы и покосился в сторону Селины.
– C’est belle couleur
[87]. – Он взял поводья в руки с полным отсутствием эмоций на лице.
Одетта одарила его сердитым взглядом, а затем снова улыбнулась Селине:
– Это и правда очень красивый цвет. Однако я говорила не о…
Пара вороных лошадей тронулась с места до того, как она успела закончить фразу, и их подковы застучали по выложенной камнями дороге, распугивая всех несчастных, кто еще блуждал под солнцем у собора.
В начавшейся суматохе Селина услышала визг Одетты, разнесшийся по двору, ее нелепую смесь французского и испанского, ее злость, направленную точно на свою цель.
Селина улыбнулась, однако тут же стерла улыбку с лица. Она смотрела им вслед, наблюдая, как элегантная карета поворачивает за угол церкви. Затем ее взгляд быстро сфокусировался на знакомой фигуре, смотрящей на Селину в упор с противоположной стороны ступеней. Мать-настоятельница нахмурилась, ее неодобрение было ни с чем не спутать, хотя тень от солнца и скрывала часть ее лица.
Не нужно было быть гениальным детективом, чтобы догадаться о причинах ее недовольства. В очередной раз ее попытки контролировать Селину провалились, и на этот раз благодаря не кому-то там, а самому монсеньору. Тяжело выдохнув, мать-настоятельница монастыря продолжила спускаться по лестнице, ступая гордо и твердо.
Мысленно вздохнув, Селина еще немного помедлила перед монастырем, пока украшенное башнями здание не опустело полностью и Пиппа не подошла к ней.
– Встреча прошла хорошо? – спросила у подруги Селина.
Пиппа кивнула. Теплый бриз раздувал подол ее платья из органзы.
– Хорошо, насколько это вообще возможно. Это первая женская организация, в которой я когда-либо бывала. В которую когда-либо вступала. Уверена, что не хочешь пойти со мной в следующий раз?
– Я мало чего знаю о музыке и об искусстве. Боюсь, что мало что смогу предложить вашим беседам.
– Ты знаешь не хуже меня, что беседы об искусстве далеки от объективности.
Селина лукаво улыбнулась, изогнув свои черные брови.
– Сколько светских дам уже попытались представить тебе своих несносных сыновей?
Пиппа сделала паузу, ее взгляд помрачнел.
– Трое. Один из них, может, и не настолько уж… ужасный. – Она повернулась к Селине, и ее взгляд показался ей очень одиноким. – Его зовут Фобос.
Смех невольно сорвался с губ Селины.
– Как я догадываюсь, он не похож на того, в честь кого его назвали, на бога Солнца.
– Я договорилась встретиться с его матерью за чаепитием на следующей неделе. – Пиппа тяжело вздохнула. – В конце концов, я не могу оставаться в монастыре вечно. – Морщинка собралась на ее переносице. – А возможность сделать нашу жизнь лучше только в наших руках.
Селина ничего на это не ответила. С добродушной улыбкой Пиппа взяла Селину за руку, и они отправились обратно в урсулинский монастырь.
По дороге мысли Селины причиняли ей почти физическую боль.
