Ни то ни другое объяснение не успокаивало.
Селина сидела на ступеньках в вестибюле урсулинского монастыря. Накрапывал легкий дождик, покрывая мелкими капельками ее кожу, хотя она ничего и не чувствовала, спасибо великодушной слабости. Тихие перешептывания и торопливые шаги нарушали покой ночи вокруг нее, порой слышались плач и всхлипывания.
Благо после череды первоначальных вопросов никто и не думал о том, чтобы беспокоить Селину или вообще подходить к ней. Как будто все пришли к тому же выводу, что и она. Что Селина проклята. Что она – яд для их жизней.
Конечно, то, что Анабель убили именно после того, как та отправилась за Селиной в рассадник беззакония, не могло быть совпадением. Не могло быть случайностью и то, что Уильяма настиг его ужасный конец именно в ее келье. Не учитывая на первый взгляд не связанного с этим преступления на пристани, убийца, похоже, нападал на тех, кто каким-то образом был знаком с Селиной Руссо, по причинам, которые никто пока не мог постичь. Во всем этом не было никакой логики, не считая только, что жертвы знали Селину и жили в урсулинском монастыре.
А что, если юная девушка, погибшая на причале, тоже каким-то образом связана с Селиной?
Но до тех пор, пока неизвестно никаких подробностей, какой бы печальной и жуткой ни выглядела ситуация, про третью жертву можно не думать.
«Каждый раз, когда ты меня избегаешь, я начинаю желать тебя только больше».
«Тебе не сбежать. Ты моя».
Селина вздрогнула, уставившись на гранитные ступени у себя под ногами, наблюдая, как дождь поблескивает на потрескавшейся поверхности. Она застыла, когда Пиппа присела рядом с ней, затем покосилась на подругу, встретив ее большие голубые глаза, наполненные сочувствием. Без слов Пиппа протянула ей свой чистый льняной платок. Затем терпеливо ждала, пока Селина сотрет кровь со своего лица и промокнет пятна на платье, отчего в желудке все забурлило и желчь подступила к горлу.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – мягким голосом спросила Пиппа.
«Ты можешь оставить меня одну». – Гнев вспыхнул внутри Селины при мысли о том, что Пиппа, похоже, совсем не думала о собственной безопасности. Неужели она не может понять, что лучше не находиться рядом с тем, кто приносит в их жизни яд?
Неужели все они не понимают, что лучше бежать прочь?
– Может, принести тебе чаю? – предложила Пиппа.
Селина прикусила язык и ничего не сказала. Боялась, что если раскроет рот, то не сдержит потока злобных комментариев – именно так всегда действовал на нее страх. Но никто не заслужил слышать сейчас оскорбления, уж тем более Пиппа.
Несмотря на то что Селина не ответила на вопрос и даже никак особо не отреагировала на подошедшую составить ей компанию Пиппу, та осталась сидеть рядом. Это начинало злить Селину только больше.
«Почему она не понимает, что нужно держаться от меня подальше? Она что, мечтает умереть?» – сердито подумала Селина, растворяясь в своем гневе.
Стена черной шерстяной ткани выросла перед ней, заслонив весь обзор. Как обычно, Селина уловила запах матери-настоятельницы до того, как увидела лицо пожилой женщины. Селине хотелось мрачно усмехнуться. Теперь она скучала по тем дням, когда считала наставницу урсулинского монастыря своим главным врагом. Когда самые запоминающиеся дни для Селины были те, в которые она выдумывала, как оригинально позлить монахиню.
На секунду Селина задумалась, есть ли еще у нее возможность сбежать от своей судьбы. В какой точно момент она ступила на неверный путь? Увы, теперь уже она ничего не могла с этим поделать. Но, может быть, еще есть шанс остановить череду этих страшных событий, чтобы ничего подобного не произошло больше в будущем.
Мать-настоятельница прочистила горло, молча требуя внимания Селины, деревянные четки болтались при этом у нее на поясе. Селина посмотрела на маленький крест, покачивающийся перед ее носом. Посмотрела на дождь, льющийся сверху.
– Мадемуазель Руссо, – сурово начала мать-настоятельница, – я хочу…
– Зачем вы отправили Анабель шпионить за нами? – спросила Селина без эмоций, вперив взгляд в черную ткань подола юбки матери-настоятельницы перед собой.
Резкий вздох послышался сверху. Селина подняла глаза. Выражение лица матери-настоятельницы было напряженным. И уставшим. Ее одеяние перекошено, и капли дождя стекают с подола с одного бока.
– Вы могли бы запретить нам идти, – продолжила Селина. – Не нужно было использовать Анабель в качестве пешки в своей схеме. Вы отправили ее на смерть. – Ее обвинение прозвучало твердо. Без сострадания.
– Селина! – тихо воскликнула Пиппа.
Глубоко в душе Селина понимала, что обвинять мать-настоятельницу в смерти Анабель неправильно. Однако сердце требовало узнать ответы. Рана на нем разрасталась с каждой минутой, и боль ныла в груди, обжигая легкие. Она должна была положить этому конец. Всему этому.
– Почему? – повторила Селина.
– Я… – Мать-настоятельница колебалась, несвойственные сомнения появились на ее лице. Затем монахиня нахмурилась, посуровев, морщинки вокруг ее поджатых губ стали заметнее. Селина приготовилась выслушивать обвинения в свой адрес.
– Я человек, – просто ответила мать-настоятельница. – И как человек я совершаю ошибки.
Селина покачала головой:
– Это не ответ. Пожалуйста, – она поднялась на ноги, чувствуя, как капли дождя бегут вниз по ее носу, – помогите мне понять. Мне нужно понять почему.
Мать-настоятельница внимательно посмотрела на Селину, ее взгляд метался.
– Потому что я видела ваше безрассудное поведение, которое может повлечь за собой неприятности, и мне хотелось найти тому подтверждение. Семя, готовое прорасти, может погубить целый сад.
Боль в груди Селины стала сильнее.
– И поэтому вы отправили юную девушку одну, просто для того чтобы доказать, что я прогнила до костей? Почему было просто меня не спросить? Je vous l’aurait dis, Mère Supérieure!
[118] – Ее ладони сжались в кулаки.
Мать-настоятельница схватила Селину за левое запястье, сжимая сильнее и притягивая к себе. На миг Селина подумала, что монахиня собирается ее ударить. Однако седые брови той сдвинулись вместе, и печаль появилась на ее лице.
– Вы сейчас страдаете, мадемуазель Руссо, – сказала она спокойно. – Как страдаю и я, и тоже очень хочу обвинить в этом кого-нибудь. Чтобы все прошло, выпустить боль на свободу. Я советую вам пережить эту боль. Позволить ей пройти, не выплескивать. От этого не станет легче. – Она отпустила запястье Селины. – Прислушайтесь к этому важному уроку, который я уяснила очень давно: гнев мимолетен, сожаления вечны.
Селина силилась взять свою злость под контроль. Она не была готова отпустить гнев, не готова была сдаться в объятья отчаяния, которое обязательно последует после. Если она сдастся, это будет означать, что она смирилась со всем, что произошло этой ночью. Она не хочет смиряться. Она хотела бороться. Уничтожить зло и только потом забыть.
