Я не верю в привидения, но, когда она подошла ко мне и остановилась, я изумленно застыл. Она смотрела не меня так, словно мое появление здесь поразило ее не меньше. Потом я рассмотрел ее. Да, сходство с Бет несомненное, но есть и различия. Тот же округлый овал лица, но нет полудетского невинного выражения, и подбородок более твердый. Нет и очаровательной родинки на щеке. А вот глаза… глаза те же самые: карие, глубокие, с золотыми искорками.
Она долго молчала, как будто все слова на время вылетели у нее из головы. Потом подалась вперед, поцеловала меня в щеку и тихо произнесла:
— Добро пожаловать домой.
Ей не нужно было объяснять мне, кто она. Я знал.
Но, увы, осознание пришло слишком поздно.
Почему ты не сказала мне, Бет? Могла же сказать: «Ты обязан на мне жениться, Джерри!»
И я бы послал звезды к черту!
Дети вырастают, у них рождаются свои дети, а у тех — свои. Ты об этом думала, Бет? Ты рассказала нашему сыну или дочери обо мне для того, чтобы в далеком будущем кто-то встретил меня и отвел домой. Но, Бет, ты не подумала, что этот кто-то будет настолько похож на тебя!
Если бы я знал про ребенка, я бы, по крайней мере, был подготовлен. Меня бы не застали врасплох, как сейчас.
С другой стороны, если бы я знал, то не улетел бы к звездам.
Почему ты не сказала: «Джерри, ты должен, обязан на мне жениться!»
— Я приезжаю сюда каждый день, — объяснила моя праправнучка. — Я всегда знала, что рано или поздно ты придешь на ее могилу.
«Почему же ты не приехала в Белые Пески в день приземления? Тебе не позволили бы поговорить со мной, но ты бы могла помахать рукой, когда я выходил из корабля». Вот что я хотел сказать ей, но вместо этого просто стоял, застыв, как Пруфрок из стихотворения Элиота
[18]. А потом сказал совсем другое:
— Я принес ей розы.
Она посмотрела вниз, на цветы.
— Я люблю розы. Уверена, что и она их любила.
— Бет умерла так рано. Почему?
Она подняла взгляд, но смотрела не в глаза мне, а на карман моей рубашки.
— Родинка у нее на щеке превратилась в меланому. Та самая очаровательная мушка. Когда это обнаружили, было уже поздно.
Подождав, пока я свыкнусь с ее словами, она подняла глаза. Какой же глубокий карий взгляд! И как много в нем золотых искр!
— Думаю, ты знаешь, кто я.
Я кивнул.
— Она не сказала тебе, что ждет ребенка?
— Нет.
— Я Робинетт. Робинетт Филдз. Но все называют меня просто Робин.
— Ты… ты живешь в городе?
— Да. В большом роскошном особняке. Мой отец — директор «Метробанка».
— Мой внук?
— Да. А моя бабушка — твоя дочь — директор городской библиотеки. Ее муж, мой дедушка, умер в прошлом году.
Значит, у нас с Бет родилась девочка… но почему же моя дочь не приехала в Белые Пески?
— У тебя есть еще один правнук, он живет в Калифорнии. До сих пор не женат.
— А братья у тебя есть? Или сестры?
Она улыбнулась точно так же, как улыбалась Бет, когда хотела сказать что-то грустное, и на мгновение я снова поверил, что моя любовь воскресла.
— Нет. Я последняя из Филдзов. Но я делаю все, что в моих силах. Все, на что способна девушка. Окончила юридический, только что сдала экзамен на адвокатскую лицензию, и осенью поступаю работать в юридическую фирму. Теперь, когда я тебе все рассказала, можем ехать домой.
Я бы скорее провалился в черную дыру.
— Думаю, мне лучше идти дальше своей дорогой.
— Еще чего!
— Робин, я не могу поехать к тебе домой.
— Конечно, можешь. А где еще ты сможешь изучить свое генеалогическое древо?
Нигде. Но я не мог ей этого сказать.
— Робин, разве ты не видишь, что я — анахронизм?
— Нет, не вижу. Пожалуйста, садись в свою машину и поезжай за мной.
Она смотрела на меня с нетерпением. И я видел в ее глазах еще что-то, чему пока не мог найти определения.
— И что ты им скажешь? «Мама, папа, смотрите, кого я привела! Это прапрадедушка Уолш!» Так?
Она дотронулась до моей руки, и крепость, чей фундамент уже давно перекосился, зашаталась и рухнула.
— Нет, — покачала она головой. — Я скажу: «Мама, папа, это Джерри». И они сразу поймут, кто ты.
Наверное, я улыбнулся, потому что она улыбнулась в ответ. Прежде, чем последовать за ней, я опустился на колени и поправил цветы на могиле.
Маккинсливилль разросся, но не так уж сильно. Когда я учился в Центре подготовки космонавтов, город называли цветущим оазисом. Теперь это был маленький, тихий, сонный городок, выжженный летним солнцем.
Филдзы жили на окраине, в районе, застроенном новыми домами. Их особняк с колоннами стоял поодаль от остальных, перед ним была большая ухоженная лужайка с полукруглой подъездной дорожкой.
Я вырос у приемных родителей, а в шестнадцать сбежал. По сравнению с этим особняком их дом был сущая лачуга. Да и вообще, с шестнадцати лет я не знал, что такое дом. Моим пристанищем всегда были бараки и мрачные съемные комнаты.
И, конечно, тесный закуток, в котором я спал на «Звездном следопыте».
Жена моего внука не встретила нас у входа. Я стоял в огромной гостиной и смотрел, как она спускается вниз по широкой винтовой лестнице. Много нового появилось в мире, пока меня не было, но жена моего внука к числу нововведений не относилась. Готов побиться об заклад: эта стройная блондинка в струящемся платье цвета лайма и с повадками королевы наверняка была когда-то председательницей родительского комитета. Готов побиться о заклад: она и ее муж — члены местного загородного клуба. Каждую зиму они ездят на море, и у каждого собственное авто. Ее подтянутая фигура — результат еженедельных занятий аэробикой еще с тех пор, как она училась в старших классах, а над натурально-светлым цветом ее волос поработал мастер своего дела.
Глаза у нее были зеленые.
— Мама, это Джерри, — представила меня Робинетт. — Я встретила его на кладбище. Он принес цветы на могилу бабушки Холлман.
Она не протянула мне руку. Да и с чего бы? Я для нее — чужак, незнакомец, хотя она, возможно, и видела меня по тривидению. Она сказала:
— Фред будет чрезвычайно рад. Извините, я вас покину: должна сообщить домоправительнице, что к ужину будет гость.
— А моя дочь? — спросил я Робинетт, когда ее мать вышла из комнаты. — Она тоже живет здесь?
