Я хотел проехать мимо «Сакура хаус» и поставить машину на парковку, но увидел у входа в дом людей. Их было так много, что они перегородили улицу. С включенными фарами я подъехал ближе и хотел было нажать на гудок, как в свете фар мелькнуло лицо знакомого старичка. Он у нас в доме был вроде консьержа. Старичок испуганно посмотрел в мою сторону и, видно, узнал машину. Обошел ее спереди и подошел к стороне водителя.
Настроение в тот день у меня было хорошее, и я жизнерадостно поинтересовался, что случилось.
– Масико-сан! – заговорил старичок с трагическим видом. – Такая беда… Жена ваша повесилась. Ребенка, говорят, спасти не удалось. А супруга вроде еще жива. Ее на «Скорой» в больницу увезли. Вам сначала сюда надо. Здесь народ собрался, вы тут проходите. Главное, чтоб обошлось… Сюда, сюда…
В машину заглядывали чьи-то лица. Лица, лица… Они смотрели то на меня, то на коробку с тортом на пассажирском сиденье.
Я взбежал по ступенькам, расталкивая толпившихся на лестнице людей, и распахнул дверь нашей квартиры. Следы ног на ковре и какой-то странный запах. Резкий, невыносимый. Рвота?!
Кровь застыла в жилах. В комнате беспорядок, вещи разбросаны. На полу веревка. Из кухни возник полицейский в форме:
– Вы муж?
* * *
В больнице ко мне вышел доктор и сказал: «Нам очень жаль…» Все! Конец истории!
Я позвонил родителям Тикако, они приехали и занялись организацией похорон. А я сидел в комнате, как бесчувственный манекен, и тупо смотрел перед собой.
Миновало несколько дней после похорон, а причина самоубийства Тикако так и оставалась неясной. А Нана… Она ничего не поняла, ведь ей еще и годика не исполнилось. Хотя разве от этого легче?
Не могла же Тикако свести счеты с жизнью из-за того, что на ее счете в банке почти ничего не осталось, потому что куда-то исчезли миллион шестьсот тысяч иен. Понятия не имею, на что могла потратить эти деньги Тикако; не помню, чтобы она мне что-то говорила о них. Ну не могло это заставить ее наложить на себя руки! Миллион шестьсот не стоят того, чтобы умирать. Ведь Тикако прекрасно играла на электрооргане, у нее был диплом второй степени, который просто так не получить. И при желании она могла бы спокойно заработать эти деньги, преподавая игру на органе или устроившись куда-нибудь исполнительницей. Так получилось, что из-за рождения ребенка семью содержал я и, поднапрягшись, мог закрыть образовавшуюся в нашем бюджете дыру за год, а то и меньше. Собственно, Тикако до нашей свадьбы решила, что мы будем жить так.
И еще что странно – на Тикако, когда ее вынимали из петли, была надета только комбинация. Неужели решение покончить с собой пришло к ней, когда она переодевалась? Может, и так, конечно, хотя захочет ли женщина умирать в комбинации, это вопрос. Тикако была человеком хорошо воспитанным и имела о себе довольно высокое мнение. Принять смерть в таком неприглядном виде? Не могло ей такое прийти в голову.
Однако полиция без малейших колебаний заключила: самоубийство. Потому что есть предсмертная записка. «Прости меня. Я решила умереть». Вот что в ней написано. Растрата миллиона шестисот тысяч – чересчур простое объяснение происшедшего, хотя упрекать полицию особо не в чем. Как я потом узнал, она располагала сведениями, что у самоубийства Тикако могла быть и другая причина.
На ее теле вроде обнаружили следы полового контакта. Тикако мне изменяла. И, извиняясь в своей записке, она имела это в виду. Зная ее характер, я думаю, что эта причина куда вероятнее, чем деньги. Но я не могу поверить в ее измену. Почему полиция не прорабатывает версию изнасилования?
Однако у них есть свои доводы. Ладно, если бы с Тикако что-то случилось на улице, в темном переулке. Но она была дома. На двери цепочка, глазок. Тикако была очень осторожна и никогда не пустила бы к себе незнакомого мужчину. И если бы кто-то накинулся на нее, в соседней квартире должны были услышать крики и шум. Тем более что соседка как раз была дома.
И что еще плохо: полиция, опрашивая жильцов нашего дома, вроде бы установила, что они несколько раз видели заходившего к нам мужчину средних лет в плаще с поднятым воротником и скрывавших лицо темных очках, который старался остаться незамеченным. Есть свидетель, видевший в день самоубийства Тикако похожего человека, который спокойно удалялся от нашего дома. Я узнал об этом во время визитов в полицию и разговоров со следователем. Уточнять личность этого человека полиция, как мне показалось, не собирается.
И все же сомнения меня не оставляют. Не такой Тикако человек, чтобы черкнуть пару слов на прощание, разбросать все по комнате и полуголой, в одной комбинации, полезть в петлю. Люди просто не знают, какая она, вот и воображают всякую ерунду.
При всем том, мне еще на работу надо ходить, и я не знаю, с чего начать, чтобы попробовать в этом разобраться. Если б не дневник Тикако, все, наверное, так и осталось бы. Именно поэтому я уехал из нашего дома и поселился в районе Аракавы. Чтобы не забывать о ненависти, я решил вырвать часть страниц из дневника Тикако и вклеить их в эту тетрадь. Оставшуюся часть дневника сожгу, потому что вспоминать о хорошем, добром времени нельзя. Тетрадь тоже просуществует ровно столько, сколько времени мне потребуется, чтобы отомстить за Тикако и Нана. Когда все кончится, я сожгу ее перед их могилой. Только так я, глупец, смогу искупить свою вину перед ними.
Какой же я был идиот! Ведь «Скорая», которую я тогда встретил, увозила Тикако и Нана. Пропустив ее, я поехал к дому, что-то беспечно насвистывая. Я единственный ребенок в семье, у меня ни братьев, ни сестер, а родители умерли совсем недавно. На деньги, что они мне оставили, я обзавелся ветхим домиком в Кухиро. Квартира, где мы жили с Тикако, нам больше не нужна. Я обратился в риелторскую фирму, и через какое-то время мне предложили дом на том берегу Аракавы, совсем рядом с рекой, в Кухиро. Я его купил. Думая о Тикако и Нана, мебелью решил сам не заморачиваться и попросил риелтора что-то подобрать. Как пить дать, дальше мебельной свалки он не пойдет. Даже если месть будет стоить мне жизни, печалиться обо мне некому. Да и я сам жалеть себя не буду.
24
15 августа (понедельник)
Поехала в Уэно, в супермаркет, на машине. Закупиться нужно на неделю, а без машины как все увезешь… Разобравшись с покупками, оставила ее на парковке и решила пройтись по Амаёко
[45]
. Наткнулась на магазинчик, в витрине которого красовались сумочки «Луи Виттон». Вспомнила, что когда-то у меня был кошелек от «Виттон» и я его потеряла, и подумала, что неплохо бы завести бумажник этого бренда. Однако в магазинчике такого товара не было.
Не скажу, что прямо-таки горю иметь что-нибудь от «Виттон», хотя от кошелька, конечно, не отказалась бы. У всех подруг есть; они всё новьё тут же выставляют напоказ, и начинаются разговоры, как что покупали на Елисейских Полях и какую им сделали скидку. Вообще-то такой дизайн – разбросанные по полю буковки LV – не в моем вкусе (хотя Эцуко и другим это, наверное, не понравилось бы). Думаю, у многих «Виттон» не настоящий, зато какой у них меткий глаз: достаточно взглянуть на сумочку у проходящей мимо женщины – тут же экспертиза готова, и начинается: «Подделка, подделка…» Не знаю, что бы они сказали, увидев у меня имитацию. Встречаться с ними – головная боль. И все же надо бы к следующей встрече, когда они ко мне заявятся, прикупить кошелек. Завтра попробую. На Гиндзе и Аояме есть магазины «Луи Виттон». Попрошу вечером мужа оставить назавтра мне машину.
