Акико, совершенно очевидно, ждала от наших отношений большего. Женщину можно легко превратить в игрушку. Для этого достаточно малость поднапрячься во вранье и обмане, как это сделали Ихара и Ямаути.
Я не мог смотреть Акико в глаза. Белая кожа, носик пуговкой, сильно накрашенные глаза. Страшненькой ее, конечно, не назовешь, но очарования в ней мало. Внешность не запоминающаяся. Единственное, на что сразу обращаешь внимание, – это ноги, как ни странно. Белые, полные, такие домашние, в коротких шерстяных носочках, они виднелись из-под фартука, своим видом демонстрируя, как они подходят для работы по дому.
Сегодня вечером я опять позволил себе только поцелуй. Акико сказала, что будет ждать меня в нашем кафе послезавтра. Я как ни в чем не бывало вновь заговорил о ее начальнике. Она ответила, что на Новый год Ихара из Токио вроде никуда ехать не собирается. Из каких он мест, ей не известно.
На этом, пожалуй, достаточно, подумал я. Все, о чем надо было спросить, я выяснил. Эта часть работы, заставляющая меня краснеть перед Акико, выполнена. Теперь мне предстоит исчезнуть, и Акико не сможет меня отыскать. Ведь мой адрес она не знает. Послезавтра напрасно будет ждать меня в кафе… Конечно, я поступил с ней не по-человечески, но как можно было сделать по-другому?
Я собрался было написать ей покаянное письмо, но все же решил не оставлять улик. Сказав, что немного беспокоюсь за припаркованную перед домом машину, я встал и ушел.
* * *
В субботу на Амэёко было не протолкнуться. Я нацепил темные очки, причесался и оделся не как обычно, и, пройдя по улице, купил альпинистский нож.
Как раз в это время Акико напрасно дожидалась меня в кафе, но, как ни странно, меня это не волновало, хотя я хотел свести к минимуму действия, которые могли бы ее ранить. Я понимал, что спешка может навести Акико на подозрения, и все равно старался выкачать из нее информацию о шефе как можно быстрее, чтобы наша с ней связь не растянулась надолго.
20 декабря (вторник)
В последние дни я приучал себя ложиться спать на рассвете, а ночью бодрствовать. Потому что убивать Ямаути придется ночью. Вот я и привыкал к ночному режиму.
Фотографию Ямаути я вырезал из журнала и хорошо запомнил его лицо. Единственное – фото было мелковато, хотя такую рожу ни с кем не спутаешь.
Любой план должен быть максимально прост. Никто не знает, что может произойти в тот или иной день. Если расписывать планы в деталях, то с ситуацией можно и не справиться, если что-то вдруг изменится.
План убийства Ямаути тоже проще некуда, хотя кое-какие вопросы остаются. Если окажется, что там не глушь какая-нибудь, на чужака могут обратить внимание. Надо как-то так одеться, чтобы не очень выделяться на фоне местных. Ни в коем случае не садиться в такси, ни у кого не спрашивать дорогу. Если же Хиёси окажется дырой и на местной станции, кроме своих, редко кто появляется, от моего плана придется отказаться. Потому что на станции, когда я сойду с поезда, меня могут запомнить. Если туристов в Хиёси мало, в гостиницу лучше не селиться. На меня сразу обратят внимание, если я буду маячить там один. Но ведь лыжники должны туда ездить.
Приехать в Хиёси с толпой пассажиров, затеряться в потоке, сделать вечером или ночью свое дело, дождаться где-нибудь – только не в гостинице – утра, сесть вместе с народом в поезд и вернуться в Токио. Это в идеале. Осторожность, конечно, очень важна, и сделать надо все как можно быстрее. Ненависть придает мне силы, я уверен, что справлюсь.
Думал я и о том, не поехать ли в Хиёси на машине, но тех мест я совсем не знаю. Предположим, тело обнаружат быстро, тогда полиция может сразу же выставить по округе кордоны. И если мою машину и номера кто-нибудь запомнит, установить владельца – раз плюнуть. И хотя до моего мотива вряд ли кто докопается, все равно идея с машиной – глупость. Так что этот вариант не пойдет.
24 декабря (суббота)
Решил ехать завтра. Мест тех я не знаю, так что сначала изучу обстановку, а дело – как получится, может, и придется перенести на несколько дней. Если мой план до конца не сработает и я окажусь в лапах полиции, значит, это будет последняя запись в моем дневнике.
26 декабря (понедельник)
В этот раз не получилось.
Начну с начала. 25-го, в десять утра, на вокзале Синдзюку под порядком надоевшие «Jingle Bells» сел в поезд на линии Тюо. Вечером уже был в Хиёси. В пути хорошо поспал.
Я выбрал воскресенье, рассчитывая, что в этот день пассажиров будет больше. И угадал. Городок оказался больше, чем я думал. В станционном туалете переоделся в синий, не бросающийся в глаза джемпер. Изучив на информационном щите перед станцией план окрестностей, нашел автобус до Кайды и сел в него. В сумке у меня лежал нож.
Снега не было, хотя поля уже покрылись тонким белым покрывалом. В автобусе меня никто не рассматривал, значит, я особо ничем не выделялся. На мое счастье, в Кайду автобус прибыл, когда уже смеркалось.
Отыскать нужный адрес – Дзихигасино, 1307 – оказалось непросто. Это тебе не Токио, подумал я. Пришлось порядком поплутать, то и дело сталкиваясь с кем-то из аборигенов. Местечко, против ожиданий, оказалось весьма оживленным. Было холодно. Крестьянские дворы расползлись по обширной территории, и пришлось долго бродить от дома к дому, проверяя таблички с фамилиями владельцев. Не обращаться же в полицию, чтобы показали дорогу к дому, где я намереваюсь совершить убийство…
Белую керамическую табличку с надписью: «Котаро Ямаути» я обнаружил уже ближе к ночи. Она красовалась при входе в большой, крытый соломой деревенский дом. Я немного удивился, увидев на табличке имя того самого человека, которого искал. К тому времени я уже так пал духом и промерз до кончиков пальцев, что еле брел. Действительность получалась совсем не такой, как мне представлялось в Токио.
Яркий лунный свет отражался от покрывавшего землю снега; было светло, почти как днем, и очень тихо. Ночь будто впитывала в себя все звуки и тени. Обойдя дом Ямаути, я обнаружил примыкающий к нему амбар. Мне повезло – из ближнего к амбару окна лился свет и слышались голоса. Я втиснулся в щель между домой и амбаром. Снег под ногами подмерз и затвердел. Следов от моих ног на нем не оставалось. Стояла тишина, и можно было разобрать каждое слово, доносившееся из дома. Человек, которого я принял за Ямаути, говорил так громко, что напрягать слух не было необходимости.
Как я понял, Ямаути разговаривал с женой и взрослой дочерью. Еще один голос, старческий, видимо, принадлежал его матери. Ямаути разговаривал во весь голос, смеялся. Человек – душа нараспашку.
Что же делать? Не могу же я его порешить на глазах у семьи или всю их компанию перерезать. Спать он наверняка пойдет с женой. Единственный вариант – напасть, когда он будет на улице, один.
И тут я услышал интересную вещь.
Говорили жена и дочь Ямаути: 31 декабря в храме по соседству будут отмечать проводы уходящего года, и женщины, все втроем, должны пойти туда, чтобы помочь организаторам. Ямаути решил побыть один. Женщины сказали, что уйдут после обеда и пробудут в храме до шести утра 1 января.
