– Нет, но насколько я знаю, он был связан с приютом Святой Маргариты, а я пишу очерк об истории всех приютов для матерей-одиночек в нашей стране. – Она бегло оглядела помещение паба и заметила престарелую леди в алом шерстяном пальто, наблюдавшую за ней из дальнего угла.
– Неужели кому-то нужен подобный очерк? Очень печальная тема. Вам бы написать о чем-то более веселом. Вы же такая хорошенькая и приятная на вид девушка.
– Э-э-э… Хорошо, я приму к сведению ваше замечание, – отозвалась Сэм, немного смутившись. – А пока – спасибо за помощь.
Когда Сэм уже собралась уходить, старушке как раз помогали пересечь зал паба. Она шла с медицинскими ходунками. Уже у выхода она вдруг остановилась и оглянулась, как будто выискивая кого-то глазами. Эта дама преклонных лет показалась Сэм знакомой, но она не сразу сообразила, где могла встречаться с ней прежде. Ей явно перевалило за девяносто. Болезненно худощавая, бледные щеки, седые волосы, собранные сзади в пучок. Она обводила зал взглядом до тех пор, пока вдруг снова не впилась глазами в Сэм. И запавшие бледные щеки неожиданно покраснели, когда она уставилась на девушку. Почувствовав себя крайне неуютно под этим взглядом, Сэм отвернулась, а когда снова посмотрела в сторону выхода, спутник престарелой женщины уже помогал ей преодолеть высокий порог и выйти наружу.
Сэм еще раз поблагодарила мужчин за подсказку и поспешила выйти под холодный дождь. Старушку усаживали в ожидавшее ее такси. Церковные колокола начали перезвон. Машина тронулась с места, и женщина опять посмотрела на нее, проезжая мимо. Усевшись за руль своей машины, Сэм последовала за такси по улице, внезапно перешедшей в крутой подъем. К тому моменту, как она добралась до церкви, все места на передних скамьях были заняты, а служба уже началась. Сэм дождалась, чтобы престарелую леди усадили, а потом сама присела на дальней скамье по другую сторону от центрального прохода. Поскольку викарий уже встал за кафедру и начал говорить, она переключила свой телефон в беззвучный режим.
– Мы собрались здесь сегодня, чтобы отдать дань памяти достойной жизни и благородной работе отца Бенджамина, который останется в душах многочисленных прихожан как настоятель этой церкви, служивший более тридцати лет. Невозможно переоценить его неизменное стремление помочь всем, кто нуждался в помощи. – Сэм перевела взгляд с викария на престарелую женщину, смотревшую теперь только прямо перед собой, вцепившись в сумочку. – Когда его бренные останки были обнаружены внутри здания Святой Маргариты, это стало печальным известием для многих из нас. Мы не могли спать спокойно, пока он числился пропавшим без вести, но известие о том, что он мертв, подтвердило наши худшие опасения. Но теперь, вооружившись силой, дарованной нам милостивым Господом нашим Иисусом Христом, мы можем дать ему упокоиться с миром и молиться, чтобы его бессмертная душа пребывала в покое во веки веков.
Сэм оглядела небольшую общину. В большинстве своем в церкви собрались пожилые люди. Среди них она заметила сестру Мэри Фрэнсис, сидевшую с опущенной головой. Рядом с ней расположилась Джемма, смотрительница, впустившая ее в «Грейсуэлл». Она неотрывно и пристально смотрела на викария.
– Отец Бенджамин стал также основателем и попечителем приюта для матерей-одиночек имени Святой Маргариты в Престоне, добровольно вызвался войти в благотворительный общественный совет, хотя уже удалился на покой, посещая наиболее нуждающиеся семьи нашей общины порой в самые суровые зимние месяцы, чтобы раздать им бесплатную пищу или одеяла. Он умел поистине благотворно влиять на нашу молодежь, преподавая в воскресной школе и помогая внедрить христианские моральные ценности в умы многих жителей нашего города, что особенно важно в нынешнюю эпоху, когда столько соблазнов отвлекают людей от самого главного, что делает нас человеческими существами: от учения нашего спасителя Иисуса Христа. Чтобы подвести итог сказанному мной, Ханна Крейн вызвалась прочитать эпитафию для отца Бенджамина, о котором она сохранила самые теплые воспоминания с того времени, когда училась у него в воскресной школе.
Женщина с длинными светлыми волосами взошла за кафедру и развернула листок бумаги. Поначалу ее не было слышно, и легкий смешок пробежал по рядам церковных скамей, пока священник возился с микрофоном. Наконец она начала читать чуть нетвердым голосом:
Не надо плакать над моей могилой.
Я не уснул в ней вечным сном постылым.
Я обратился в тысячу ветров,
В прекраснейший алмазный блеск снегов.
Я – в солнечном отливе спелого зерна,
В осеннем дождике я воплощусь сполна.
Когда же поутру ваш сон пройдет,
Я буду стайкой птиц, вершащих свой полет
По кругу, а потом взмывая к облакам.
А по ночам я – звезды, что сияют вам.
Не надо ж плакать над моей могилой.
Меня в ней нет. Я с вами, мои милые!
[9]Сэм бросила взгляд на престарелую леди, которая теперь уперлась взглядом в пол, утирая слезы платком, зажатым в скрюченных, сильно дрожавших пальцах.
– Спасибо, Ханна. – Викарий вернулся за кафедру, а женщина прошла на свое место, встреченная одобрительной улыбкой мужа. – Отец Бенджамин был бы весьма рад. Так что теперь перейдем к фрагментам его любимых песен, которые для нас исполнит сестра Клара Гэйл.
Взоры всех присутствующих в церкви устремились на хор, где монахиня в сине-белой рясе начала выводить первый куплет песни «Аве Мария». Воцарилась тишина. Казалось, что никто не только не двигается, но даже не дышит, совершенно покоренные ангельским голосом. У Сэм мурашки пробегали по рукам, пока она слушала, завороженная и охваченная эмоциональным порывом. Поэтому она невольно вздрогнула и словно очнулась, почувствовав чье-то присутствие рядом с собой. Она повернула голову и увидела престарелую женщину, стоявшую в проходе рядом с ней.
Старушка склонялась над своими ходунками, но в левой руке держала, как смогла разглядеть Сэм, какую-то фотографию, пристально уперев взор в гроб на подиуме. Поначалу ее никто больше не замечал, настолько завладела вниманием всей аудитории сестра Клара. И пожилая леди почти подошла к гробу, прежде чем ее заметили, что вызвало любопытство всей общины. Тук, тук, тук – это ее ходунки стучали по серому каменному полу церкви.
Теперь уже все уставились на нее, когда она медленно протянула руку и положила фотографию на гроб. Как только музыка затихла, она склонила голову, перекрестилась и заговорила:
– Да отпустит Господь непростительные грехи этому человеку и спасет души всех, чьи жизни он разрушил. Аминь.
Несмотря на скрюченную позу, голос ее звучал громко и отчетливо.
Она выпрямилась и посмотрела на изумленного викария. А затем, не дожидаясь какой-либо реакции, повернулась и все так же медленно двинулась назад по центральному проходу. И снова никто не пошевелился и не издал ни звука, только лишь наблюдая, как она перевалила на своих ходунках через порог и вышла наружу.
