– А доктор Джейкобсон?
– Погиб в 1976 году. Утонул в собственном бассейне рядом с домом. Его было несложно отследить. Он занимался врачебной практикой в Престоне многие годы. Но я не могу больше продолжать, Сэм. Еще один поиск, не относящийся к моей работе, и я получу уведомление об увольнении.
Сэм вздохнула:
– Пожалуйста, Фред, не мог бы ты найти способ добраться сегодня во второй половине дня до дома семьи Джейкобсона и поговорить с его женой? Мне сейчас очень нужно навестить Эмму.
– Посмотрю, что смогу сделать, но ничего не обещаю, – отозвался Фред.
– Спасибо, огромное спасибо. Я потом обязательно отработаю за тебя.
Сэм бросила мобильник на сиденье, где уже лежали письма Айви, а затем снова оглядела дом старухи. В блокноте нашла страницу с именами и добавила еще два: Хелена Кэннон и доктор Джейкобсон. Шесть человек настигла внезапная смерть, и, за исключением Джорджа Кэннона, все они упоминались в письмах Айви.
Ощутив на себе чей-то взгляд, Сэм подняла голову. В дверях своего дома стояла пожилая леди, которую она видела на похоронах отца Бенджамина. И она махала ей, приглашая войти.
Глава 32
20 мая 1957 года, понедельник
Айви неподвижно лежала на койке в общей спальне, когда зазвонил колокольчик, созывая всех к молитве. Девушки забегали мимо нее в сторону туалета, натягивая балахоны прямо поверх ночных рубашек, заправляя постели, а затем вставая по стойке «смирно» у изголовий в ожидании появления сестры Мэри Фрэнсис.
– Мэри, тебе нужно вставать. Сестра может прийти в любую минуту, – сказала девушка, спавшая рядом, и осторожно потрясла ее за плечо.
Айви не спала всю ночь, обливаясь потом и не смыкая глаз. Она не помнила, дышала ли вообще с тех пор, как два дня назад увидела молодую супружескую пару, уносившую Роуз из приюта.
В тот день работа в прачечной давалась ей особенно тяжело. Она часами пропускала простыни через валы гладильного пресса и получила сильный ожог. Эльвира снова исчезла, и Айви понятия не имела, где она. Лишившись единственного источника утешения, последней возможности забыться, она впала в отчаяние. Уже несколько недель ей с трудом удавалось заставлять себя хотя бы немного поесть, и, несмотря на то что в Святой Маргарите не держали зеркал, по ночам, в постели, проводя пальцами по ключицам и ребрам, она узнавала, что ее тело было истощено от голода.
Сестра Мэри Фрэнсис все утро наблюдала за ней особенно пристально, и пусть Айви не понимала причины, она догадывалась: происходило что-то важное. После обеда пришла сестра Фейт, и две монахини стали беседовать между собой, то и дело поглядывая на Айви. Пока она пыталась читать их диалог по губам, каток выстрелил очередной простыней, застав ее врасплох. Она не успела увернуться.
Не в силах сдержаться, она вскрикнула. Новый ожог пришелся как раз на то место, где уже воспалилась рана от предыдущего. Она нервно посмотрела на сестер, ожидая, что одна из них непременно подойдет и накажет ее за поднятый шум. Но ни та, ни другая даже головы не подняли, пока не закончили беседу, и сестра Фейт, кивнув сестре Мэри Фрэнсис, бросила на Айви беглый взгляд и удалилась.
По пути мимо столовой в сторону детской ее будто громом поразила мысль. В многоголосии плачей бесчисленных младенцев она больше не различала голоса Роуз. Ею овладел истинный ужас. Она застыла перед дверью детской. Девушки, длинной цепочкой идущие позади, стали натыкаться на нее.
«Что, черт возьми, ты творишь, Мэри? Ты вообще соображаешь?» – зашипела на нее сестра Мэри Фрэнсис.
«Где она? Где моя Роуз? Я больше не вижу ее». – Айви с безумной тревогой вглядывалась сквозь стекло в двери детской.
«Она уезжает в гораздо лучший дом, чем ты когда-либо смогла бы ей дать. А теперь прекрати свои наглые выходки немедленно!»
Айви вырвалась из ее цепких рук и бросилась по лестнице в спальню, перепрыгивая через две ступеньки сразу, пока сестра Мэри Фрэнсис в гневе приказывала вернуться, и ее вопли эхом отдавались в оставшемся уже внизу коридоре. Содрогаясь от страха, она подбежала к окну спальни и выглянула наружу.
Дорогой черный автомобиль стоял на подъездной дорожке перед приютом, а рядом с его открытыми дверями стояла мать Карлин, держа на руках младенца, завернутого в розовое одеяло. Одеяло Роуз, которое Айви связала сама. Женщина в летнем платье кремового цвета и в черных туфлях устраивалась на заднем сиденье. Мужчина в сером костюме помогал ей.
Айви принялась стучать в оконное стекло, издавая крики во всю мощь своих легких, когда мать Карлин передала Роуз той женщине. Мужчина захлопнул заднюю дверь, пожал руку матери Карлин, а потом поднял взгляд на окно, где стояла Айви, но как раз в тот момент, когда сестра Мэри Фрэнсис сумела оттащить ее в глубь спальни. После этого Айви почти ничего не помнила, кроме чувства, что сходит с ума от горя. Позже Патришия рассказала, как с помощью сестры Мэри Фрэнсис мать Карлин силком заставила ее спуститься по лестнице в кабинет настоятельницы.
«Вставай, Мэри».
Теперь перед ней появилась сестра Фейт, пока Айви продолжала лежать, неподвижным взглядом уставившись в потолок.
Она знала, что, если не поднимется, ее снова отведут в кабинет матери Карлин. Ее ждет суровое наказание. Но когда они убедятся, что самая жестокая расправа не способна привести ее в чувство, то без колебаний отправят в психиатрическую лечебницу.
«Выбирайся из постели немедленно! Или пожалеешь, что вообще появилась на свет».
Каблуки сестры Фейт застучали, отдаляясь от нее. Она уже звала к себе подручных. Айви закрыла глаза и представила в памяти письмо, которое написала своему любимому прошлой ночью.
Алистер!
Роуз увезли.
Я сама видела, как ее забирали приемные родители, и тоскую до глубины души.
Плачу беспрестанно, несмотря на опасения, что меня отправят в сумасшедший дом, если не сумею взять себя в руки. Я не могу есть. Энергии в теле не осталось, и я постоянно получаю ожоги, работая с агрегатами в прачечной. Но я почти радуюсь физической боли, поскольку она позволяет ненадолго отвлечься от душевных страданий.
Прежде я всегда считала себя достаточно сильной. Ничто не способно было сломить меня. Даже после смерти отца я нашла способ преодолеть скорбь, потому что все-таки оставалась свободной. Могла отправиться на прогулку, смотреть на звезды и воображать, что он тоже смотрит на меня с небес. Но из этих стен меня ни разу не выпускали с самого прибытия сюда, и каждый день я ощущаю, как спертый воздух приюта все больше действует на меня и душит.
С той ночи, проведенной в кабинете матери Карлин, меня преследуют приступы удушья, и мне приходится как-то изворачиваться в постели, чтобы избавиться от них. Я не могу спать. До утра лежу без сна, постоянно думая о судьбе Роуз, гадая, где она сейчас, куда ее увезли, находится ли она в безопасности и покое. Я до сих пор ощущаю запах ее кожи, помню, как она шевелилась когда-то в моем животе. Там, где прежде была она, образовалась чудовищная пустота. Черная дыра, каждый день высасывающая из меня остатки жизни.
