В поддержку Мура выступил и лондонский юрист Ричард Мартин, представитель от города Барнстапл: «Я говорю от имени города, что страдает от тяжких бед и крайней нужды, и от имени страны, на плечи которой была возложена непосильная ноша. Важнейшие для моего города и моей страны товары сосредоточены в руках этих ненасытных кровососов от государства». «Что станет с нами, — продолжал он, — если плоды нашей родной земли и ценности, созданные нашими собственными руками, оплаченные нашими потом и кровью и тяжким трудом по колено в грязи и в болотах, окажутся у нас отняты на основании распоряжений верховного правителя, которому его бедные подданные не смеют возражать?»
[1397]
Эхо речи Мартина не утихало еще несколько дней. Один из старейших членов палаты общин сэр Роберт Рот, надеясь уколоть самодовольного Сесила, решил зачитать список монополий, пожалованных королевой за последние три года. Однако не успел он начать, как другой парламентарий, молодой и сообразительный юрист Уильям Хейквилл перебил его вопросом: «Хлеб тоже в списке?» И сам же ответил: «Нет, хлеба в этом списке нет, но, если мы не наведем порядок, он окажется там еще до следующего созыва парламента». После этого Сесил понял: предпринять хотя бы какие-то меры придется, и сделать это нужно быстро
[1398].
Что касается Елизаветы, сильнее всего во время последней парламентской сессии ее пугало вовсе не то, что говорилось в палате общин. Ее дурное расположение духа в большей степени объяснялось тем, что во время заседания на подходах к зданию парламента началась шумная и подозрительно хорошо организованная общественная демонстрация. Сэр Эдуард Хоби, представитель от Рочестера, приходившийся Сесилу кузеном, но не состоявший при этом на службе у правительства, пожаловался на «толпы людей за дверью, заявляющих, что все они честные граждане». Эти активисты, по его словам, призывают членов парламента «проявить сочувствие к их бедам», вызванным тем, что монополисты «портят им жизнь, лишают их воли и грабят их»
[1399].
Спикер приказал толпе разойтись, но его слова не возымели никакого эффекта. Тогда на переговоры с ними был отправлен недавно ставший тайным советником сэр Уильям Ноллис, и эта попытка оказалась более успешной. Когда протестующие наконец разошлись, Сесил в смятении вскочил со своего места и воскликнул: «Что все это значит? Неужели мы станем это терпеть?» Но никто не ответил ему. Желание остальных членов палаты покончить с монополиями было непреклонно, и Сесил, так и не услышавший ни единого голоса в свою поддержку, вынужден был снова сесть на свое место
[1400].
Мысль о том, что на королевскую политику начнут серьезно влиять уличные демонстрации или протесты у стен парламента, была самым ужасным из ночных кошмаров Елизаветы. И все же королева понимала: если она хочет и дальше собирать налоги на войну в Ирландии, уступить требованиям протестующих ей придется. Сделать это, впрочем, она решила на своих условиях. В среду 25 ноября спикер выступил перед палатой с посланием от королевы, в котором сообщалось: ее внимание обратили на себя «те горести, которые некоторые из пожалованных ею патентов навлекли на ее подданных». В намерения королевы, по ее словам, никогда не входила выдача грантов, вредоносных сами по себе, и потому «в случае злоупотребления любым из ее грантов или же в случае, если сии гранты послужат причиной несчастий любого рода… она немедля займется пересмотром условий гранта». Свое решение этой проблемы Елизавета намерена вскоре изложить в официальном заявлении
[1401].
Сесил вновь поднялся со своего места, чтобы поддержать речь спикера. Под громкие одобрительные возгласы он пообещал, что «письма о содействии» более направляться не будут. Изящно переметнувшись на сторону своих недавних оппонентов, Сесил также начал порицать монополистов, вопрошая, «кто вообще захочет отдавать что-либо, ему принадлежащее, в угоду этим кровопийцам»
[1402].
Прежде чем сесть на свое место, однако, Сесил призвал членов палаты не выносить что-либо из прозвучавшего в стенах парламента в тот день за его пределы. «Боюсь, — увещевал он, — не все из нас хранят происходящее здесь в тайне, и потому я обязан предупредить вас всех: ни одно из тех дел, которые становились достоянием широкой общественности, ничем хорошим не кончалось. При этом парламентские вопросы свободно обсуждаются на улицах! Я лично из собственного экипажа слышал, как некто в открытую просил Господа «благословить тех, кто способствует уничтожению этих монополий». В Лондоне, продолжал Сесил, орудуют злые силы, которые будут «только рады, если суверенная монархия уступит место власти народных масс»
[1403].
Вне всякого сомнения, на самом деле эти слова принадлежали Елизавете. С самого начала парламентскую сессию сопровождали уличные протесты в Лондоне и Кенте против отправки призывников на войну с ирландцами, сеявшие в стране немалый переполох и подстегивавшие опасения королевы, что угольки разожженного Эссексом восстания все еще тлеют. Страх перед внезапным нападением на Уайтхолл даже заставил ее начать носить с собой меч в стенах дворца
[1404]. Теперь же ей впервые в жизни пришлось склониться перед общественным мнением и держать перед парламентом ответ за собственные деяния и поступки своих придворных и министров в той сфере жизни, контроль над которой, как королева искренне верила, должен был оставаться исключительно ее прерогативой.
Однако не все еще было потеряно. Елизавета планировала разобраться с жалобами палаты общин, приложив для этого минимум усилий. Ни позволять членам парламента требовать пересмотра условий монополий, ни тем более прекращать выдачу грантов она не собиралась.
Официальное заявление королевы, опубликованное тремя днями спустя, упраздняло двенадцать наиболее ненавистных ее подданным монополий, в том числе монополии на крахмал, соль, уксус, горшки и бутылки, заготовку китового жира, а также засолку и консервацию рыбы. Все остальные монополии, однако, оставались в силе и продолжали действовать на прежних условиях. Кроме того, как и обещал Сесил, Елизавета велела впредь не направлять кому бы то ни было «письма о содействии». При этом королева оставила за собой исключительное право на дальнейшую выдачу любых грантов, какие она посчитает нужным. В случае же, если кто-либо решит «в нарушение закона или в подстрекательских целях» вновь воспротивиться этому, она готова своей властью призвать такого человека к ответу по всей строгости закона. Иными словами — устроить над смутьяном показательный суд в Звездной палате
[1405].
