Закончив свои «Анналы» в 1617 году, Уильям Кэмден опустил некролог Елизаветы. Он лишь бегло отметил, что в последние годы правления придворные «неблагодарно покинули ее», предпочитая «выслуживаться» перед новым королем: «они возлюбили его, словно восходящее солнце, и забыли ее, как погасшее светило»
[1628]. Более прямолинейный оратор Годфри Гудмен писал, что «люди были положительно измучены правлением старухи». Однако «спустя несколько лет, когда мы на своем опыте узнали, что такое шотландское правительство, то… из презрения и ненависти к нему почитание королевы возродилось. Тогда ее память была много прославлена»
[1629].
К середине царствования Якова пол Елизаветы, вызывавший в свое время столько дискуссий, постепенно утратил значение. Учитывая, как часто ее окружение воспринимало женщину на троне как «недокороля», Елизавета была вынуждена с годами выработать способы защиты своей уязвимости. Хорошо известны слова, которые в 1620-е годы посвятил Елизавете сэр Роберт Нонтон, работавший шпионом Эссекса в Голландии и Франции, прежде чем перейти на сторону Сесила: «Важнейшим принципом ее царствования было то, что она управляла большим количеством фракций и партий, которые сама же и создавала, поддерживая или ослабляя их согласно велениям собственного разума»
[1630]. Биографы Елизаветы упорно цитируют эту фразу как одну из самых проницательных характеристик ее стиля правления. Однако она в корне неверна, так как ошибочно отождествляет политическую стратегию последних десяти лет царствования Якова с политикой Елизаветы.
Ее методы правления были иными. Иногда Елизавета специально дистанцировалась от собственных решений, перекладывая вину на других. Что наиболее поразительно, она сняла с себя всякую ответственность за казнь Марии Стюарт, не оставив при этом камня на камне от карьеры и репутации Уильяма Дэвисона. Затем ее невразумительное вмешательство в первый суд Эссекса после его дерзкого возвращения из Ирландии. Памятно замечание Сесила об одном из подобных маневров: «Это значит, что королева желает, чтобы ее министры сделали то, чего она не может открыто сделать сама».
Членам Тайного совета не всегда удавалось прийти к единому мнению, и королева умела пользоваться их разногласиями, чтобы снизить риски и потянуть время, особенно если обсуждение касалось какого-либо дела, которое ей не нравилось. В прощальном напутствии к парламенту во время одного из заседаний в 1601 году Елизавета представляет эту склонность в качестве своей сильной стороны, говоря, что всегда заставляла своих советников взвешивать все «за» и «против», «как должны делать все правители, дабы определить, где истина»
[1631]. Когда трения при дворе бывали вызваны личными распрями, Елизавета манипулировала участниками конфликта по принципу «разделяй и властвуй», что помогало ей управляться с Рэли и Эссексом. Она также умела играть на страхах придворных, которые боялись потерять «синицу в руках», не зная, какой станет их жизнь без королевы. Этот способ был особенно эффективен в обращении с Бёрли, который знал, что Яков ненавидит его как палача своей матери.
Как бы то ни было, ничто человеческое не было чуждо Елизавете, и главной ее слабостью была характерная восприимчивость к приторной лести, которой в совершенстве владел Хэттон, а также к энергичным молодым мужчинам. Все это часто мешало ей трезво оценивать происходящее. К счастью, Хэттон был верен королеве и на предательство не способен. С Рэли Елизавета справилась лучше, чем с Эссексом, так и не пожаловав ему места в Тайном совете. Эссекс же, в отличие от Рэли, хотя поначалу и пользовался одобрением Лестера, Хэттона и Бёрли, все же королеве стоило лишить его своей милости гораздо раньше. Если Елизавета когда-либо думала, что он сможет заменить ей «милого Робина», то она жестоко ошибалась.
После того как один за другим скончались Уолсингем, Лестер, Хэттон и Бёрли, наиболее близкими советниками королевы стали Роберт Сесил, Ноттингем, Бакхёрст и архиепископ Уитгифт. Эссексу же оставалось показать себя в качестве военачальника. Когда этот тесный кружок оказался во главе двора, Елизавета поняла, что ее обычный прием — настроить отдельных лиц друг против друга — становится все менее эффективным. Но даже во время смертельной вражды между Эссексом и Сесилом королева не теряла контроля над ситуацией при дворе. Зная о том, что последнее слово всегда остается за ней, министры были вынуждены сглаживать свои разногласия, прежде чем преподнести ей окончательный совет. Попытки повлиять на нее в частном порядке, которые нередко предпринимал Эссекс, почти всегда терпели неудачу. Эта была ошибка, которой граф Лестер, любимые «очи» королевы, не допускал никогда, хоть и обладал множеством других недостатков.
К концу правления Елизаветы атмосфера при дворе стала тяжелой, если не гнетущей. Наиболее предусмотрительные следили за тем, что говорят и пишут, — письма могли читаться и перехватываться. «Беда караулит, и лучшее оружие — молчание», — пишет Роберт Маркэм в письме Джону Харингтону незадолго до того, как тот вместе с Эссексом отправится в Ирландию
[1632]. Вернувшись, Харингтон характеризует происходящее следующей эпиграммой: «Живешь при дворе — языком не болтай, / а хочешь раздолья — езжай в другой край»
[1633].
Тщеславие и раздражительность Елизаветы нередко способствовали лихорадочной суете при дворе. В дурном настроении она могла позволить себе наброситься с упреками на кого угодно, начиная с горничных и заканчивая членами Тайного совета, и в определенные моменты от нее стоило держаться подальше. Их переписка с Яковом бывала порой до того язвительной, что превращалась в настоящую перепалку. Однажды, выходя от королевы с «печальным ликом», Хэттон посоветовал Харингтону ни о чем ее не спрашивать: «Если у вас есть прошение, умоляю вас отложить его. Солнце сегодня не светит»
[1634]. Однако гораздо чаще, чем могло показаться, эти вспышки были нацелены лишь на то, чтобы указать подданным на их место. Елизавета была остра на язык, но не устраивала кровавых боен, какие нанесли тяжелый урон репутации ее отца, когда вельможа за вельможей, придворный за придворным, министр за министром отправлялись на эшафот по обвинению в измене. Ее двор был куда более безопасным местом, несмотря на зверства ее безумного «охотника за католиками» Ричарда Топклиффа.
Генрих VIII со сверхъестественной точностью угадал две области, в которых правитель-женщина будет особенно уязвима: ведение войн и передача власти. Задокументировано по крайней мере два случая, когда он сам вставал во главе армии, но Елизавета этого сделать не могла. Она обращалась к своим войскам со всем присущим ей боевым пылом, но война все равно оставалась сугубо мужским делом. И все же ей более двадцати лет удавалось успешно сдерживать мощь Испании. Без военной и финансовой помощи Елизаветы Генриху IV или Нидерландам, скорее всего, пришлось бы капитулировать, однако ее победа была обусловлена в той же мере ее стратегией, что и просчетами самого Филиппа II и просто удачей. Подданные Елизаветы вдохновенно мечтали о военной славе и отказывались подчиняться женщине. Так поступал и Лестер во время военного похода в Нидерланды, и Рэли в начале его экспедиции в Панаму, и Эссекс — в Португалии, Руане и Ирландии. Более того, в ходе кампаний в Кадисе и на Азорских островах Эссекс либо вынужденно отклонялся от указаний королевы, либо сознательно не следовал им, полагая, что ему лучше знать, что делать.
