О, если бы в прошлом она столь же благоразумно избегала тех поступков, которые вызвали в нас справедливый гнев, сколь теперь она не рада их заслуженным последствиям. Ведь она знает (и здесь мы взываем к ее совести), как рады мы были дружбе с ней, почитая редким и необычайным благословением иметь друга столь близкого по крови и соседству, обращенного к нам всем сердцем, как нам тогда казалось… И равно печально видеть, как все переменилось, и не хочется вспоминать, что привело к такому прискорбному положению вещей, — нам бы хотелось стереть это из истории или, по меньшей мере, из памяти, и чтобы она в самом деле была настолько невинна, как она с таким усердием пытается уверить нас и остальной мир
[272].
После этих колких замечаний, а также заверений в том, что добрая воля ее не исчерпана, несмотря на «жестокие и опасные замыслы» Марии, Елизавета заявила, что, если Мария все же решит оставить разногласия, одному из ее секретарей будет назначен прием во дворе. Королеву действительно раздирало противоречие: внешне она стремилась держаться холодно, но при этом так же, как ее шотландская кузина, жаждала примирения, мечтая восстановить нормальные отношения, какие пристало иметь двум королевам. Если Мария пожелает протянуть оливковую ветвь, сообщала Елизавета через Сэдлера, королева с радостью рассмотрит любые ее предложения.
Однако начать с чистого листа было непросто. После того как в 1567 году враги Марии в Шотландии вынудили ее отречься от трона и страной начал править от имени ее младшего сына назначенный ими регент, Бёрли неоднократно получал от Марии обращенные к Елизавете просьбы восстановить ее на троне тем или иным образом (возможно, совместно с Яковом), однако решительно отказывался их передавать. Не способствовало делу и то, что Мария настаивала на личной встрече как необходимом условии примирения. Однако в позиции Елизаветы была немалая доля лицемерия: она отказывала своей шотландской кузине в том, о чем в свое время просила сама при в обстоятельствах, до боли похожих на те, в которых теперь находилась Мария. В 1554 году, когда Елизавете угрожал арест по подозрению в соучастии в мятеже Уайетта, она просила о встрече со своей сводной сестрой Марией Тюдор, прежде чем ее уведут в Тауэр. Прося о «лучшем уделе, чем быть осужденной в глазах всех людей до того, как будет решена моя судьба», Елизавета молила Марию дать ей возможность «ответить перед вами, не будучи вынужденной полагаться на ваших советников — прежде чем меня отправят в Тауэр (если то возможно), если не прежде, чем меня осудят»
[273].
В апреле 1585 года Сэдлера досрочно освободили от тяготивших его обязанностей. Он позволил Марии выехать на соколиную охоту без должного присмотра и даже (как показывают недавно найденные документы) разрешил ей во время грозы сделать незапланированную остановку в городе Дерби, в доме некой вдовы, где Мария оживленно беседовала с несколькими местными жителями
[274]. Когда Бёрли призвал Сэдлера к ответу, тот описал произошедшее так:
Общение с женщинами в Дерби происходило следующим образом. В зале у вдовы сидела сама почтенная женщина и трое или четверо ее соседей, которых [Мария] поприветствовала кивком головы, а хозяйку — поцелуем, сказав, что ее приезд, несомненно, причиняет той неудобства, однако что она также вдова, а потому полагает, что они найдут общий язык, коль скоро мужья не будут мешать им
[275].
Елизавета остроумия не оценила, и Марию перепоручили сэру Эмиасу Паулету — строгому кальвинисту, который не тратил зря времени на «глупую жалость» и перевез узницу в Стаффордшир, в замок Чартли, более комфортный для жизни, чем Татбери, но и гораздо строже охраняемый. Суровый и бескомпромиссный Паулет был верным соратником Уолсингема. Будучи также в свое время послом в Париже, он успел пообщаться с несколькими агентами Марии и никогда не сомневался в их дурных намерениях. Яростный сторонник гугенотов и голландских мятежников, Паулет объединил усилия с Уолсингемом, чтобы погубить Марию.
В июле 1586-го, за четыре месяца до того, как Лестера призвали из Нидерландов, Уолсингем начал распутывать клубок, который привел его к заговору с целью убийства королевы. Формально действуя под руководством доверчивого богатого молодого католика Энтони Бэбингтона, заговорщики собирались послать в Чартли отряд кавалерии, чтобы освободить Марию, когда она будет совершать прогулку под охраной. Одновременно с этим шестеро молодых людей — «хороших друзей» Бэбингтона, как он признался Марии в крайне компрометирующем письме, — должны были отправиться к королевскому двору, чтобы расправиться с Елизаветой
[276].
Опасный заговор действительно существовал, но его участники угодили в ловушку еще в самом начале своего предприятия, когда приняли в качестве курьера сомнительного бывшего семинариста, который оказался агентом Уолсингема. В результате вся их переписка с Марией отправлялась прямо к помощнику Уолсингема, шифровальщику Томасу Фелиппесу. В какой-то момент Бэбингтон начал колебаться и даже был готов пойти на попятную, однако Уолсингем при помощи своих провокаторов вдохнул в заговор новую жизнь, стремясь получить необходимые ему доказательства, чтобы привлечь Марию к суду по Акту о безопасности королевы. Иными словами, вместо того чтобы пресечь опасное начинание на корню, арестовав Бэбингтона и его подельников сразу, как только ему стало известно о заговоре, Уолсингем тайно лил воду на мельницу заговорщиков едва ли не до фатального конца, выказав мастерство выдающегося манипулятора.
Роковым для Марии стал тот момент, когда она продиктовала своим верным секретарям Клоду Но и Гилберту Кёрлу зашифрованный ответ Бэбингтону, в котором спрашивала, «какими средствами шестеро джентльменов собираются осуществить свой план». По мнению сыщиков, это означало, что она поддерживает заговор, предусматривающий убийство Елизаветы. Мария не подозревала, что письмо будет немедленно перехвачено и передано Томасу Фелиппесу.
Фелиппес торжествовал. Перехваченную шифровку он окрестил «кровавым письмом» — теперь можно было схватить Бэбингтона. Но Уолсингем и Фелиппес на этом не успокоились и решили продолжить игру, надеясь добыть дополнительные доказательства. Их план заключался в том, чтобы доставить адресату письмо, немного его подправив. Основной текст остался прежним, но Фелиппес добавил постскриптум, используя тот же шифр. Это был дерзкий, если не сказать наглый, ход — Фелиппес даже сохранил черновик составленной им шифровки в своем архиве
[277]. Однако уловка не удалась. Увидев, что ему предлагают раскрыть «имена и качества» шестерых джентльменов и их соучастников, Бэбингтон почуял неладное, сжег письмо и скрылся бегством. Через десять дней его нашли с обрезанными волосами и измазанным сажей лицом в сарае — он маскировался под крестьянина
[278].
