Вечером в субботу 27 июля Армада снялась с якоря в Кале, ожидая вестей от герцога Пармского. Английские суда всегда были неподалеку, готовые организовать очередную вылазку. Вести наконец пришли, но были они безрадостные: герцог Пармский не мог начать погрузку в назначенное время и отсрочил операцию еще на неделю. К тому же оказалось, что подготовленные для переправки войск плоскодонные баржи хорошо подходили для передвижения по рекам, но не по морю, тем более неспокойному. Кроме того, вдоль фламандского побережья регулярно курсировали быстрые голландские флейты. Впрочем, все это было не так уж важно, потому что Медина-Сидония в любом случае оказался бы заложником плана короля Филиппа, в котором обнаружилось множество просчетов. Даже если бы испанский флот смог с горем пополам взять под свой контроль глубокие воды между Кентом и Фландрией, оставалось еще около шестнадцати километров мелководья, по которому испанские суда — в отличие от английских — передвигаться не могли. Упрямый приказ Филиппа прикрывать баржи герцога Пармского и ни в коем случае не высаживаться на берег до того, как будет произведена переправа основной армии, обрекал всю операцию на неудачу
[350].
Воскресенье прошло почти без происшествий, но в полночь англичане направили на испанский флот восемь брандеров. Бригады поджигателей спрыгивали с корабля в самый последний момент, когда пламя уже начинало охватывать палубу. Пытаясь спастись, испанские матросы в панике забывали тросы и якоря. Медина-Сидония был отброшен на северо-восток к Дюнкерку, потеряв самое крупное и тяжеловооруженное из флагманских судов эскадры — «Сан-Лоренсо», которое село на мель недалеко от Кале и подверглось разграблению
[351].
План Филиппа полностью провалился: ветер усиливался, течение относило испанские суда все дальше на север, англичане следовали за ними по пятам, и путь назад к Кале был для Армады закрыт. А оказавшись в Северном море, испанские корабли уже никак не могли помочь с прикрытием герцогу Пармскому. Решающий бой произошел в понедельник 29 июля неподалеку от Гравлина. Сражение длилось целый день. На подмогу Дрейку и Говарду пришли корабли Сеймура, и впервые весь английский флот сошелся с испанцами в смертельной схватке. Несмотря на то что обстрел шел с обеих сторон, ни одному английскому судну не было нанесено серьезного ущерба. Боеприпасы у англичан заканчивались, тем не менее из последних сил им удалось потопить три испанских корабля и еще несколько посадить на мель. Испанская сторона понесла существенные потери. Несмотря на это, герцог Медина-Сидония был готов сражаться на следующий день, однако штормовые ветра отнесли его корабли к опасному мелководью и песчаным отмелям Фламандии. Во вторник ветра лишь усилились, а море стало еще неспокойнее, и тогда герцог предпринимает маневр, который его критики назовут «плаванием Магеллана»: он решает вернуться в Испанию, проведя флот через Северное море вдоль берегов Шотландии и Западной Ирландии и оставив самые медленные суда на произвол судьбы
[352].
Отчасти для укрепления боевого духа, потому что добрые вести с морей еще не пришли, подразумевая роль Елизаветы в истории, Лестер уговорил ее прибыть для инспектирования войск в военный лагерь в Тилбери. На тот момент исход морского противостояния с Армадой еще не был ясен, и граф попросил королеву держаться подальше от побережья, однако уверил ее в том, что ее присутствие воодушевит не только тех солдат, что находятся в Тилбери, но и многих других, кто об этом услышит
[353]. Будучи любителем театра и даже располагая собственной актерской труппой, Лестер прекрасно продумал драматургию визита королевы. Он навеки создаст ей образ королевы-воительницы, которой в действительности она никогда не была. Результат превзойдет самые смелые его ожидания.
Все приготовления заняли чуть больше недели. В понедельник 5 августа он пишет ей, сообщая, что для Ее Величества уже построено «уютное и чистое жилище», в котором она будет в такой же безопасности, как в Сент-Джеймсе
[354].
Прибыв в Тилбери на барже в четверг 8 августа, Елизавета в полдень высадилась на пристани недалеко от форта. Сейчас трудно сказать, поехала ли она далее верхом осматривать военный лагерь, как сообщает Бёрли, или же отправилась прямиком на обед в Арден-Холл в городок Хорндон-он-Хилл в шести с половиной километрах от Тилбери. Так или иначе, на четыре дня скромный Арден-Холл превратился в королевский дворец: слуги и капельдинеры в спешке приводили усадьбу в порядок, расставляли мебель, завозили вещи
[355].
Утром в пятницу королева отправилась верхом осматривать войска. Лестер выехал ей навстречу. Вероятно, Елизавета была на белом скакуне, поскольку сохранилось изображение ее предположительно на том самом жеребце, заказанное Бёрли и переданное им впоследствии своему сыну Роберту, а ныне хранящееся в Хэтфилд-хаусе. Во что королева была одета, неизвестно, однако по многочисленным преданиям выглядела она не хуже воительницы Боудикки или покровительницы охотников и моряков Бритомарты из «Королевы фей» Эдмунда Спенсера. Образ Елизаветы в боевой кирасе, надетой на белое платье, конечно же плод чьего-то воображения.
Королева, скорее всего, присутствовала на параде. Затем вместе с Лестером она произвела осмотр войска. По словам Бёрли, который прибыл в Тилбери с результатами допросов дона Педро де Вальдеса, во время осмотра Томас Батлер, граф Ормонд, торжественно нес перед ней меч. Если так все и было, то Лестер наверняка чувствовал себя не в своей тарелке, ведь высокий, темноволосый красавец Ормонд однажды уже чуть не занял его место в сердце королевы: в 1566 году, когда Лестер был в немилости, граф Ормонд добился места рядом с троном Елизаветы. Для него королева выбрала не поддающиеся объяснению прозвища «Черный Том» и «старина Лукас»
[356].
