С июля по сентябрь Елизавета планировала проехать по Суррею, Сассексу и Гэмпширу, рассчитывая встретиться с Генрихом IV в Портсмуте, если Бёрли удастся все организовать. К 10 июля лорд Хансдон, которого королева в 1585 году назначила своим лорд-камергером, уже занимался устроением остановок на пути ее следования
[521]. 19 июля она посетила дом Бёрли на улице Стрэнд, чтобы оттуда лицезреть парад лорда Эссекса и его кавалерии перед его отбытием во Францию
[522]. Затем она вместе с двором переместилась в Нонсач, готовясь в скором времени отправиться в первое из длительных путешествий того года.
2 августа, за день до отъезда из Нонсача в дом сэра Уильяма Мора в Лозли в Суррее, Елизавета приняла Роберта Сесила в члены Тайного совета. Это произошло в основном благодаря вмешательству Хэттона. Кристофер Хэттон, которого сэр Генри Антон в письме из Дувра назвал «главным хлопотателем» за Сесила, несколько месяцев убеждал королеву принять решение в его пользу
[523].
Сделав краткую остановку в Фарнеме, 14 августа королева наконец достигла первого из основных пунктов назначения, дома виконта Монтегю в Каудрей в Сассексе. У Монтегю Елизавету будут шесть дней развлекать посреди наспех разбитых садов, однако происходившее здесь в действительности было не совсем тем, чем казалось. Биографы утверждают, что ее визит был выражением доверия хозяину, на самом же деле он говорил скорее об обратном. Маргинализация Монтегю, одного из самых ярых католиков королевства, занимавшего центральное положение в подпольной сети поборников старой веры, началась еще в 1559 году, после его вызывающей речи в парламенте, направленной против предложения Бёрли о разрыве связи Марии Тюдор с Римом и протестантского Акта о единообразии
[524]. Пропасть между ними еще больше увеличилась в 1570 году, после Северного восстания и папской буллы о свержении и отлучении королевы от церкви: тогда Елизавета с большим подозрением относилась ко всем пэрам-католикам. Монтегю избегал беды, аккуратно отдаляясь от иезуитов и регулярно сопровождая королеву в шествиях к часовне в том или ином из ее дворцов (хотя и никогда не оставался на службу). Но он занимал нейтральную позицию. Поддержка Испании и открытое выступление против голландцев окончательно ухудшили его положение, и в 1585 году его сняли с высокого поста в органах местного самоуправления
[525].
Елизавета с огромным кортежем прибыла в Каудрей ровно в восемь часов вечера в воскресенье, как раз вовремя, чтобы расстроить противозаконную еженедельную мессу, которую Монтегю позволял служить в своей часовне католикам, жившим в его поместье или неподалеку. Ее встретили громкой музыкой и театрализованным представлением, в ходе которого одетый в доспехи слуга виконта, заняв место между двумя «высеченными из дерева» привратниками, прочитал речь, в которой стены Каудрея уподоблялись стенам Фив. В одной руке он держал палицу, в другой — золотой ключ. Это была сокращенная версия известного представления, устроенного Лестером для Елизаветы в 1575 году в Кенилворте. Тогда ее встречал «привратник» в костюме Геркулеса, который сперва не желал ее впускать, но затем, покоренный ее «редкой красотой и царственным спокойствием», передал ей как ключ, так и палицу. Привратник Монтегю повел себя иначе: он протянул Елизавете ключ, но палицы из рук не выпустил. До сих пор ведутся споры, была ли это ошибка актера или же виконт таким образом хотел дать королеве понять, что все еще находится в силе и требует к себе уважения
[526].
После позднего воскресного подъема Елизавета сытно позавтракала жареной дичью и говядиной; ее свита всего за один прием пищи расправилась с тремя быками и 140 гусями. На следующий день она отправилась в парк поохотиться с сестрой виконта Мэйбл. Они обе стреляли из арбалетов с трибуны по оленям в загоне, пока стоящие поодаль певцы исполняли для них положенные на музыку стихи, в которых королева льстиво называлась «богиней и правительницей сего счастливого острова», чьи «очи подобны стрелам, хотя таят улыбку».
Чеканным златом ниспадают локоны ее,
Ночными звездами ее сияют очи,
Не по земным лекалам слеплен ее лик,
Музыкой Аполлона льется ее голос.
Времени чудо наяву, истории всей смысл мировой,
Владычица судьбы, любови клад, природы торжество
[527]
[528].
Кульминация визита королевы наступила ближе к середине недели. Прохладным вечером в среду она прогуливалась по садам и, следуя за чудесной мелодией, вышла к «красивому пруду с рыбами», где увидела наряженного «рыбаком» актера, ведущего со вторым «рыболовом» жаркий спор о пороках общества. В ответ на гневную тираду «рыбака» о беспринципных лондонских торговцах и непомерно завышающих арендную плату землевладельцах второй «рыболов» стал восхвалять королеву как богиню, чья «добродетель заставляет от стыда краснеть», после чего сложил всю пойманную рыбу к ее ногам
[529]. В четверг для Елизаветы и ее подданных на «потайных тропках» и «аллеях» сада был организован обед. Королева сидела за отдельным столом, а для ее подданных накрыли стол 44 метра в длину
[530]. После того как гости опустошили свои тарелки, группа «деревенских жителей» — в основном арендаторов Монтегю — исполняла до заката «веселый танец с маленьким барабаном и свирелью». Любопытно, что виконт в нарушение протокола присоединился к танцу, очевидно желая показать, что он не «брюзга» и не тот завышающий арендную плату землевладелец, а аристократ старого типа, которого «доброе правление» сделало опорой местного общества
[531].
